– Ох… – стонет Китнисс, заливаясь краской.
В Двенадцатом упавшее кольцо принято считать предзнаменованием скорой смерти одного из супругов. Я и сам краснею: видимо, судьба все знает наперед.
Поднимаю колечко и передаю его Китнисс, а она, совсем разнервничавшись, с большим трудом все же завершает начатое.
– Объявляю вас мужем и женой, – громко произносит президент, и толпа поддерживает его. – Можете поцеловать свою жену, Пит, – подначивает Сноу.
Китнисс не сводит с меня испуганного взгляда, когда я прижимаюсь к ней, она бледная и, будто, недавно плакала. Наклоняюсь, собираясь поцеловать, но она шепчет мне в самые губы.
– Не делай этого, прошу тебя…
Я замираю, не смея дышать. Зрачки Китнисс расширены, а губы подрагивают.
Я не насильник.
Быстро касаюсь ее губ, лишь бы не вызвать подозрения Сноу, и отстраняюсь. Внутри жжет от горячей крови, толчками вытекающей из разбитого сердца. Нам аплодируют, люди ликуют, и президент разворачивается к ним, чтобы произнести очередную речь.
Я стараюсь взять себя в руки, словно почувствовав, что время пришло. Тысячи глаз смотрят сейчас на террасу, в то время как Сноу стоит ко мне спиной – соблазнительно предлагая действовать. Тянусь к запястью, нащупываю рукоять и сжимаю ее.
Тук, тук.
Сглатываю, осматриваюсь: миротворцы не выглядят тревожно, все слушают президента. И только Китнисс глядит прямо на меня.
– Не делай этого, – снова повторяет она, и я озадаченно хмурюсь.
Не делать чего? Я больше ведь не пытаюсь ее целовать против воли, не навязываю себя. А о том, что я задумал, Китнисс знать не может.
– Прости меня, – шепчу ей и отворачиваюсь.
Нож вырывается из плена и разрезает воздух, а я шагаю вперед – к Сноу – но не успеваю коснуться его. С криком раненной птицы Китнисс заслоняет собой президента, и лезвие проходится вдоль ее лопаток. От толчка она теряет равновесие, и они вместе – моя жена и Сноу – летят по ступеням, переворачиваются и распластываются в самом низу.
Толпа замолкает. И только звук барабана вдруг прорезает повисшую тишину.
Я ошалело смотрю вниз, не понимая случившегося, а миротворцы уже хватают меня, вырывая из пальцев нож. Китнисс вытянулась на животе рядом со Сноу, у которого неестественно вывернута шея. Она не двигается, и только на белом платье невесты сзади, как бусинки, скапливаются капли крови, пропитывающие ткань. Птице отрезали крылья.
Нечеловеческий крик вырывается из моего горла, и его не в силах заглушить даже бешеные барабаны. Чертовы барабаны!
Китнисс лежит, как мертвая. Кажется, не дышит. А я рвусь из рук солдат, ору, зову ее по имени. До хрипоты срываю горло.
«Я погубил ее, погубил…»
А барабаны все стучат! Площадь приходит в движение. Мне смутно кажется, что вокруг начинается борьба – миротворец кидается на миротворца, а толпе вспыхивают драки, и все кричат, словно сражаются.
Я не свожу взгляд с тела Китнисс.
– Нет, нет, нет… – шепчут мои губы. – Нет, что же я натворил….
Комментарий к 21, часть вторя
***
Если в тексте встретятся очепятки или ошибки, то
включена ПБ - буду благодарна за помощь )))
***
Как я уже писала в “Битве…”, следующая глава – последняя.
Финал совсем близок.
========== 22 ==========
Комментарий к 22
Если в тексте встретятся очепятки или ошибки, то
включена ПБ - буду благодарна за помощь )))
Не бечено…
POV Китнисс
Из зеркала на меня смотрит незнакомка: слишком нежная, усыпанная розами и, будто, по-детски наивная в этом белом платье, которое пришлось надеть на праздник. Невеста.
«Я никогда не мечтала об этом, не грезила о том, чтобы быть с кем-то парой. За меня все решили. Снова».
Качаю головой.
«Это не справедливо по отношению к Питу, ведь принудили не только меня, нас обоих. Хотя он, вроде, был и не против. До некоторого времени – до того, вероятно, пока в его жизни не появилась Ребекка».
Ревность жжет подобно прикосновению раскаленных углей, и я, как не пытаюсь, ничего не могу с этим поделать. Пит целовал ее, потому что хотел, обнимал – по собственному желанию. Я видела. Я помню.
Всего пару часов спустя я стану его женой. Я люблю его?
Сердце стонет от безысходности, не так должна себя чувствовать невеста в свой самый главный день. Однажды Пит рассказывал о своей матери, которая любила отца безответно и медленно угасала, не найдя крупиц тепла в собственной семье, – неужели меня ждет та же судьба? Нелюбимая, навязанная?
Я привыкла принимать его чувства, как должное, а сейчас, когда все изменилось – когда я сама изменилась! – их у меня забрали. Лишили того, без чего я вряд ли теперь сумею стать счастливой…
Вздрагиваю, когда за моей спиной в отражении возникает Кларисса – капитолийка временами даже не стучится, сегодня, видимо, как раз такой день.
Оборачиваюсь.
– Зачем пришла?
Она складывает руки на груди, хмурит брови.
– Снова исходишь жалостью к себе? – Кларисса бьет по самому больному, отчего я начинаю злиться.
– Если только это – то уходи!
Капитолийка и не думает слушаться. Она подается вперед, наклоняется, упираясь руками по обе стороны от меня, и, глядя прямо в глаза, спрашивает:
– Ты хоть когда-нибудь думала о нем так же много, как он думает о тебе? Когда-нибудь ставила его жизнь выше собственной?
Мне не нужно уточнять, кого она имеет в виду, и от несправедливости обвинения я не на шутку раздражаюсь.
– Это не твое дело, но ради него я пошла на многое!
– Ты отвернулась от него, когда больше всего была нужна!
– Не правда! Ему нужна не я! – тут же жалею о вырвавшихся словах, но их уже не воротишь.
Кларисса отталкивается, отходит, но не сбавляет напора.
– Вот видишь: все твои мысли только о себе. Бедная, нелюбимая Китнисс! Да что ты знаешь о том, кто нужен твоему будущему мужу?
Открываю рот, чтобы ответить, но она не дает, шипит:
– Нет уж, я еще не закончила! Как много Пит рассказал тебе о том, какую цену он заплатил за твою «сохранность»? Рассказал ли что-то вообще? Ты слепая, если не видишь, как он медленно умирает у тебя на глазах!
– Кто бы говорил! Ты, которая все это устроила! Только какая теперь разница? У него есть Ребекка, до меня Питу нет больше дела! – кричу, вскакивая со своего места.
– Не устану поражаться, какая же ты дура, Эвердин! Ты поэтому изводишь парня? Ревность! И снова, снова, снова ты думаешь о себе!
Мне обидно от ее слов, но какая-то крохотная частичка меня все-таки соглашается с капитолийкой, поэтому я решаюсь спросить:
– Что именно Пит мне не рассказал?
Понимаю, что, скорее всего, я ищу ему оправдание, пытаюсь найти что-то объясняющее тот поцелуй между ним и внучкой Сноу, который я видела. Ищу что-то, способное уменьшить мои страдания.
Кларисса вздыхает и долго решает, что именно мне сказать.
– Не всякие пытки это сломанные конечности или плоть, рассеченная до кости. Не каждая боль это истязание тела. Синяки проходят, а порезы затягиваются. Время не лечит только душевные раны: если они чересчур глубоки, то могут остаться навсегда. Или этого «всегда» может не хватить, чтобы человек посмотрел на все иначе…
– Я не понимаю…
Капитолийка качает головой.
– Пит не по своей воле пошел в постель к Ребекке, и, хотя тебе, Китнисс, нравится думать, что виноваты я или он, вспомни о том, что ты могла бы заменить Пита. Спасти не только от объятий Ребекки, но кое и от чего еще…
Мое терпение на исходе, а Кларисса говорит загадками. Наверное, ей и сказать-то нечего, просто тянет время лишь бы позлить меня?
– И от чего же?
Она закусывает губу.
– Если даже чтобы вымолить твою жалость, он не сказал, то и я не скажу, – говорит Кларисса. – Важно другое, сегодня Пит совершит, вероятно, самую большую ошибку в своей жизни!