Если раньше молчание казалось неловким, то теперь оно просто убивает меня. Я снова все испортила? Почему Пит не поймет, что для меня все тоже не просто?
И я, и Пит оборачиваемся на звук открывающейся двери. Через мгновение на пороге появляется безгласая с подносом. Неужели уже время ужина? Бросаю короткий взгляд в окно: действительно, сумерки.
Мы едим в полной тишине, а после я укладываюсь на кровать. Пит еще долго сидит за столом, делая вид, что читает книгу.
– Твою спину надо обработать, – говорю я спустя целую вечность, получая очередной испытывающий взгляд голубых глаз.
На этот раз Пит не сопротивляется, подходит к койке и ложится на живот. Вблизи раны выглядят омерзительно: вздувшиеся красные полосы, обильно покрытые грязно-желтым гноем. Смачиваю ткань в воде и пытаюсь размочить верхнюю корку. Борясь с тошнотой, вычищаю раны. Пит глухо стонет, закусив зубами подушку.
Наконец, очередь доходит до банки с лекарством. Сначала выдавливаю чудо-средство на ладонь – проверить, что это вообще такое. Густой гель зеленого цвета с приятным запахом. Наношу его на воспаленную спину Пита.
– Холодно, – бормочет он, вздрагивая.
Оставляю напарника лежать, пока мою руки, а вернувшись, обнаруживаю, что краснота начинает спадать.
***
Спим мы каждый на своей половине кровати. И эту ночь, и следующие.
Тем для разговоров нет: раньше большей частью Пит начинал что-то говорить, а я подключалась, но он все еще злится и молчит. Я молчу в ответ.
Целыми днями лежу, глядя в одну точку, поднимаясь только за тем, чтобы поесть. Питу проще, он нашел себе занятие – читает книги, которые все прежнее время обрастали пылью, стоя на полке.
Его спина почти зажила, я обрабатываю ее четыре-пять раз в день.
За окном выпал снег, наша камера стала похожа на ледник, и только тогда миротворцы принесли дров и выдали Питу спички.
– Какая забота со стороны Сноу! – вырывается у меня.
– А ты бы предпочла воспаление легких? – интересуется напарник, разводя огонь.
Поддержание тепла в камере стало еще одной обязанностью Пита, потому что я всерьез подумываю о том, чтобы дать своему организму заболеть и отойти в мир иной – назло президенту.
Пару дней назад случилось странное: я вдруг заметила, что у Пита нет майки. Его принесли в камеру с обнаженным торсом, и до сих пор никто не догадался пополнить его гардероб. Первый раз вышло неловко: Пит подбрасывал поленья в огонь, а я засмотрелась на блики пламени, играющие на его коже. Я как раз облизывала губы, когда напарник резко обернулся, застав меня на месте преступления.
– Все в порядке? – спросил Пит озабоченно, видя, что мои щеки полыхают багряным румянцем.
– Угу, – буркнула я, уткнувшись лицом в подушку.
Вот и сейчас за окном ночь, а мне не спится. Лежу, разглядывая полуголого спящего парня. Пит красивый. Мне хочется коснуться его кожи, причем это желание такое сильное, что колет подушечки пальцев.
Пит ворочается во сне, выискивая положение поудобнее: взбив подушку, он фыркает и затихает. Длинная челка падает на глаза Пита, и я, не удержавшись, откидываю ее назад. В тот же миг светлые ресницы дрожат, распахиваясь, а пальцы парня сжимаются в кольцо на моем запястье. В голубых глазах настороженность и испуг, исчезающий, когда Пит узнает меня.
Сколько ему пришлось пережить за месяцы своего плена? Пит никогда не рассказывал об этом, а я не рискнула спросить. О некоторых вещах лучше не вспоминать, схоронив их подальше в памяти.
– Извини, – шепчу я. – Не хотела тебя будить.
– Почему не спишь? – тихо спрашивает Пит, больше не сжимая пальцы, но и не отпуская моей руки.
– Мне страшно, – честно говорю я. – Что если мы навсегда застряли в этой камере?
Пит вздыхает и, перевернувшись на бок, раскрывает свои объятия.
– Иди ко мне.
Я тут же придвигаюсь ближе, прижимаясь к его голой груди. Руки Пита обнимают меня, нежно гладят по спине. Чувствую, как Пит аккуратно целует меня в макушку. Крепче прижимаюсь к нему.
Близость Пита волнует меня, в груди появляется распирающее чувство, а сердце бьется чаще. Запрокидываю голову, позволяя ласковым поцелуям спуститься ниже. Пит касается губами моего лба, щеки, целует в кончик носа. Я провожу пальцами по его плечам, шее, ощущаю, как кожа Пита покрывается мурашками от моих прикосновений.
Его губы легко касаются моих, едва-едва, и, не задерживаясь, продолжают спускаться: целуют мой подбородок, шею, перемещаются к уху. Я с шумом выдыхаю, когда Пит прикусывает мочку, его дыхание щекочет мою кожу. Я одновременно расслаблена и напряжена. В животе кружат бабочки, с силой ударяясь о стенки желудка.
Одна моя рука перебирает волосы Пита, а вторая скользит по его телу. Парень не отстает, поглаживает мой живот через майку, его ладонь медленно ползет все выше. Я чувствую его пальцы в опасной близости от своей груди. Мысль о том, что Пит собирается коснуться ее, меня страшит, но я не отодвигаюсь. И это происходит: ладонь Пита накрывает левую грудь, поглаживая ее сквозь ткань. Я дергаюсь, непроизвольно отстраняясь, но почти сразу выгибаюсь навстречу Питу: мое тело не против его прикосновений.
Губы напарника терзают мою кожу, она влажная от сотни его поцелуев. Поворачиваю голову, требуя поцелуя в губы. Пит чуть улыбается и, наконец, целует. По телу проходит дрожь. Бабочки взлетают выше, заполняя мое горло. Не хватает воздуха, мой стон разбивается о горячие губы напарника. Я отвечаю на поцелуй, позволяя языку Пита проникнуть в мой рот. Мы целовались так пару раз, когда приходилось изображать для публики дикую страсть, но тогда я не почувствовала ничего. Сейчас все иначе. Я – зажженный фитиль, и я горю.
Вздрагиваю, когда пальцы Пита забираются под мою майку. Прикосновения к голой коже обжигают. Сердце отбивает дикий ритм. Губы напарника покусывают мою шею. Неожиданно все прекращается.
– Надо остановиться, Китнисс, – шепчет Пит, поправляя мою майку.
Я смотрю прямо в голубые горящие глаза. Сейчас они почти синие. Дыхание парня такое же сбившееся, как мое. Мы оба хотим продолжения. Тогда почему Пит отказывает мне?
– Ты расстроена, я не хочу, чтобы потом ты жалела о случившемся…
– Не буду, – обещаю я, но Пит только слабо улыбается и уже по-братски целует меня в лоб.
– Попробуй уснуть?
Он переворачивается на спину, укладывая мою голову на свое плечо. Я слышу совсем рядом бешеный стук его сердца. Он такой же, как мой. Пламя внутри меня только разгорелось, сна ни в одном глазу. Начинаю водить пальцами по его животу, рисую кривые линии, Пит вздрагивает, облизывает губы и тяжело вздыхает. Его рука перехватывает мою, останавливая.
– Пожалуйста, Китнисс… Спи.
Я обиженно поджимаю губы и искренне пытаюсь уснуть, но кажется, что бабочки в животе не дадут мне сегодня сомкнуть глаз.
Уже через несколько минут, согретая близостью вредного Пита, я засыпаю; моя рука все еще сжата в ладошке напарника.
***
Утро сегодня мрачное: за окном, видимо, тепло, так что снег подтаял, превратившись в грязную темную кашу. Мое настроение не лучше. Пит отверг меня после того, как я фактически разрешила ему двигаться дальше, – это отравляет меня изнутри. Стараюсь делать вид, что я в камере одна, не хватало еще наткнуться на самодовольство в голубых глазах.
Завтракаем молча, а потом расползаемся по своим обычным местам – я на кровать пялиться в потолок, а Пит берет книгу, которую читает, наверное, уже по кругу, и садится за стол.
Сую руку в карман. Жемчужина. И медальон. Достаю последний, долго рассматриваю, вглядываясь в лица родных. Я, вероятно, никогда их больше не увижу. Пропаду тут, запертая в темной холодной камере. С Питом.
– Скучаешь по ним?
Вопрос выводит меня из раздумий, поднимаю глаза, бросая на Пита быстрый взгляд.
– Очень. – Глажу пальцем по гладкой поверхности золотистого цвета.
Напарник как будто мрачнеет, опускает голову на руки, отложив книгу в сторону. Потом проводит пальцами по своим волосам.