Но стоило ему двинуться к двери, как она задохнулась:
- Не уходи!
Этот крик оказался судорожным. Напряженным. Полным страха, который теперь ему был очень знакомым, отозвавшимся в его нутре.
- Марина, я не ухожу.
Он вновь притиснул ее к себе целиком, со всей своей силой. До удушья обоих.
- Не ухожу. Я буду здесь. Сразу за дверью.
Миша снова шептал. Не хотелось, казалось неправильным говорить громче, ее крик до сих пор резал нервы отголосками эха в комнате. Даже напор воды, казалось, шуршал тихо-тихо, понимая это его желание. А Миша все шептал уверенно, с силой, чтобы убедить. Чтобы не осталось ни капли сомнений:
- Я никуда не денусь. Здесь. Рядом.
В этот момент в дверь ванной постучали.
С трудом заставив свои руки хоть как-то разжаться, Миша преодолел несколько шагов так, словно бы это было самой сложной за вечер задачей, и открыл матери. Она ничего не сказала, не спросила и никак не прокомментировала то, что они с Мариной находились здесь вдвоем. Просто устало протянула плотный махровый халат.
- Спасибо. Иди отдохни.
Миша видел, что и мать устала. Что и ей очень тяжело далась эта ночь.
- Отец звонил, - тихо, может, чтобы Марина не услышала, проговорила мама. – Операция закончилась. Витя жив.
- Хорошо.
Миша кивнул. Он был рад, что крестный выжил. И за него самого, и за Марину. Ей был нужен отец. А она будет нужна ему. Но все равно это все сейчас находилось на втором плане. В данный момент он целиком сосредоточился на том, чтобы привести Марину хоть в относительный психологический порядок.
Мама ушла. В ванной уже накопился пар от бегущей горячей воды. Марина просто стояла посреди комнаты, где он ее и оставил. Миша повесил халат рядом с полотенцами и снова обнял Марину, стараясь в этот раз сжимать не так крепко.
- Закутаешься потом, - имея в виду халат, распорядился он. – Если что – зови. Я здесь. Рядом.
Напоследок прижавшись губами к ее макушке, он все же заставил себя выйти. Убедившись перед этим, что она в состоянии справиться одна. И тяжело привалился к двери со стороны комнаты, словно разом ощутив всю тяжесть и усталость. Но, как и сказал ей, не собирался отходить и на шаг. Хоть и был готов вновь лукавить, если это будет необходимо для того, чтобы в чем-то ее убедить, пока сама Марина не в состоянии оценить ситуацию адекватно.
ГЛАВА 17
Следующие дни слились для всех в одну изматывающую, тяжелую, подавляющую реальность. Михаил привык к сверхурочной работе, но и он был не готов ко всему тому, что стало необходимо решить. Крестный лежал в реанимации, и хоть врачи практически гарантировали, что он выживет, состояние оставалось тяжелым, да и об осознанности его состояния и понимании произошедшего - речи пока не шло. А потому заботы о расследовании, о похоронах тети Милы, о фирме крестного ложились на их с отцом плечи.
И Марина… Это было самым тяжелым. Просто потому, что Михаил совершенно не представлял, как и чем ее встряхнуть, как помочь прийти в себя. Бизнес-заботы и организационные вопросы казались привычнее и проще. Константин пока полностью перебрал на себя вопросы по их компании, Миша же пытался стабилизировать обстановку в фирме крестного, что оказалось не так и просто, ведь раньше он в этот бизнес не вникал. А еще и надо было не допустить паники и разброда среди сотрудников, чтобы крестному было куда возвращаться по выздоровлении.
Организацию похорон Миша оставил родителям, понимая, что не в состоянии уследить за всем. И хоть следствие еще продолжалось, им удалось убедить следователей разрешить погребение. Никому не казалось разумным затягивать это - крестный, так или иначе, еще несколько месяцев проведет в больнице, по прогнозам врачей. А Михаилу казалось, что похороны матери позволят Марине отпустить ситуацию, смириться, пройти, начать заново жить. И он честно признавался себе, что больше всех торопил это нерадостное событие, потому что ее состояние было для него наиболее значимым, несмотря на все проблемы.
Правда, так же откровенно Михаил мог признать, что по итогу – его план не особо сработал. С самого утра Марина была заторможена, как и все два дня после аварии. От нее сложно было добиться каких-то самостоятельных действий или желаний, казалось, что Марина полностью разучилась ориентироваться и управляться со своей жизнью. Однако стоило ей увидеть гроб, как слезы, казалось, сами собой заструились по щекам. А ведь Михаил лично напоил ее успокаивающими с утра. Не помогло. И оставалось лишь крепко обнять и прижать ее к себе, не обращая внимания на удивленные взгляды пришедших на церемонию, и не позволить Марине приблизиться к могиле, что она пыталась сделать. Но Миша слишком опасался: казалось, что она сама готова опуститься в рыхлую землю, следом за телом матери. Вот он и держал ее всю церемонию, очень стараясь не замечать, что его рубашка мокрая от ее слез.