— С тобой все в порядке? — Я вглядываюсь в его лицо, чтобы понять, чувствует ли он холод так же сильно, как и я. Он одаривает меня мальчишеской улыбкой и кивает, и мое сердце подпрыгивает в груди при виде этого. Он снова поворачивается к передней части саней и снова берется за ручки, но я все еще сижу, ошеломленная. Эта улыбка была такой же, как у Пашова, и часть меня хочет спрыгнуть с саней, развернуть его и заставить снова улыбнуться мне.
И хотя сейчас холодно, я чувствую толику надежды.
Представление Пашова о «скором времени», по-видимому, сильно отличается от моего. С каждой минутой становится все холоднее, пока мое дыхание не становится ледяным даже под одеялами, и все мое тело дрожит от потребности в тепле. Ветер становится громче, снег гуще, пока я не начинаю чувствовать себя так, словно мы попали в снежный торнадо. Существуют ли такое явление? Если это так, то мы попали прямо в него. Снег валит с неба так сильно, что мне приходится снова и снова стряхивать его с себя, чтобы не стать сугробом. Все это время Пашов бредет вперед, такой же сильный и непреклонно решительный, как всегда. Я едва могу разглядеть его фигуру в нескольких футах от себя. Если рядом с нами есть другие люди, их невозможно увидеть.
Я начинаю беспокоиться. Конечно, ни одна палатка не согреет нас в такую погоду. Ни один огонь не сможет противостоять такому ветру. Что мы будем делать? Мысль о том, что мне придется провести ночь в таком холоде, как сейчас, наполняет меня беспомощным отчаянием. Мне никогда не было так холодно. Мое единственное утешение в том, что Пейси, кажется, это не беспокоит. В этом он больше ша-кхай, чем человек, и я благодарна за это.
Сани останавливаются. Я озабоченно хмурюсь про себя под одеялом. С Пашовом все в порядке? Я жду неизбежного рывка саней, когда они снова тронутся с места, но ничто не движется. Что, если… что, если он снова ранен? Паника сдавливает мне горло, и я резко выпрямляюсь, пробираясь сквозь слои одеял.
— Пашов? — кричу я в метель. — Пашов!
— Я здесь, — говорит он и прикасается к моему лицу.
О боже, его пальцы такие теплые, а мне так чертовски холодно. Я хочу прижаться к нему и просто греться в его тепле. Слава богу, с ним все в порядке.
— Почему… почему мы остановились?
Он колеблется мгновение, затем перегибается через меня, чтобы заключить Пейси в свои объятия.
— Пойдем. Мы должны завести тебя внутрь, вас обоих.
Внутрь? Я прищуриваюсь, вглядываясь в падающий снег, но ничего не вижу.
— Мы останавливаемся? Но сейчас не ночь…
— На сегодня мы закончили, — говорит он твердым, спокойным голосом. Он протягивает мне свободную руку и помогает слезть с саней, затем набрасывает на меня свой плащ, защищая от снежной бури. — Пойдем. Держись за меня, и я укажу путь.
— Пейси…
— Он у меня. Пойдем.
Я прижимаюсь к нему и позволяю ему вести меня вперед. Невозможно сказать, куда мы направляемся, и это немного похоже на те упражнения на доверие, которые проводят в летнем лагере. Только я не падаю навзничь в чьи-то объятия. Я слепо шагаю вперед по снегу в надежде на безопасность и тепло.
Еще несколько шагов, и внезапно ветер, кажется, стихает. Я выглядываю из-под мехового плаща Пашова, и там темно, но я едва могу разглядеть горящие голубые глаза моей пары и моего ребенка и слабые очертания каменных стен. Мое дыхание звучит по-другому, и кажется, что ветер воет позади нас. Я удивленно оборачиваюсь, оглядываясь назад, когда понимаю, где мы находимся.
— Это пещера? — спрашиваю.
— Пещера охотников, — подтверждает Пашов, передавая мне Пейси. — Подержи его, а я разведу огонь.
Я беру своего сына, осторожно заворачивая его в одеяла, чтобы ему было тепло и сухо. Я чувствую, что промокла до нитки из-за всего этого снега, но ветер не пронизывает меня насквозь, так что это не так страшно.
— Где остальные? — спрашиваю я, пока он ходит по пещере. Я слышу звук возни, а затем в кострище загорается искра, освещая лицо Пашова. — Они тоже в пещерах?
На долгое мгновение воцаряется тишина, а затем появляется еще одна искра.
— Мы отделились от них.
Я делаю глубокий вдох.
— Что случилось?
На этот раз искра вспыхивает, и Пашов наклоняется, осторожно дуя, чтобы огонь разгорелся сильнее. Я нетерпеливо жду, пока он подкладывает в него трут, все это время осторожно раздувая крошечное пламя. Когда говорить становится безопасно и огню не грозит опасность погаснуть, он поднимает на меня взгляд.
— Снега стало слишком много. Мы отстали.
А наши сани были даже не самыми большими.
— О боже мой. Ты думаешь, остальные…
— Они будут в безопасности. Я обещаю. Не волнуйся.
— Как я могу не волноваться? Джорджи, Джоси и остальные там, в шторме! А как насчет твоих родителей: Кемли? Борран? Или Фарли и твои братья…
— Мы догоним их, — говорит он спокойным и ровным голосом. — Я привел тебя сюда, потому что тебе холодно.
— Но разве они не будут беспокоиться о нас…
— Не волнуйся, — уверяет он меня. Он встает от небольшого костра и подходит ко мне, мягко подтягивая меня к пламени. Он стягивает с моих плеч один из промокших слоев, и на мгновение я хочу возразить, что мне нужны меха, но затем он усаживает меня перед огнем. Уже начинает смеркаться, и стало так тепло. Я вздыхаю от ощущения тепла, придвигаясь ближе.
— Я волнуюсь, Пашов, — говорю я, прижимая Пейси к себе. Мой разум переполнен страхом. — Мы не можем потерять остальных…
— Мы не потеряем, — быстро говорит он. — Я знаю, куда они направляются. Мы встретимся с ними там. Сейчас самое главное, чтобы ты отдохнула, Стей-си. Ты и мой сын, оба. — Он протягивает руку и чмокает Пейси под подбородок, и малыш хихикает. — Подожди здесь, — говорит мне Пашов. — Я принесу наши вещи.
Я хочу помочь, но за Пейси нужно присматривать, а огонь поддерживать. Поэтому я киваю, дрожа, пока жду у огня. Пашов снова выбегает из передней части пещеры и исчезает в ослепительно белых вихрях, и комок в моем горле становится огромным. Погода такая плохая. Как мы можем быть отдельно от других? Что мы собираемся делать?
Я проглатываю свои вопросы, когда снова появляется Пашов с несколькими свертками мехов. Он ставит их у входа в пещеру и снова исчезает в снегу. Я занимаюсь Пейси, кормлю его, пока он не начал капризничать, и позволяю ему играть у меня на коленях у огня. Жара ощущается чудесно, но вместе с ней приходит и чувство вины. Остальные там, на этом холоде. Они страдают, путешествуя дальше, потому что важно, чтобы мы все оставались вместе.
Как бы мне ни хотелось посидеть у этого костра следующие несколько часов и изжарить себя до беспамятства, у нас нет такой роскоши. Если мы хотим догнать остальных, нам нужно как можно скорее вернуться на тропу.
В следующий раз, когда Пашов войдет, я остановлю его.
— Не распаковывай больше, — говорю я, поднимаясь на ноги. — Нам нужно вернуться на тропу.
— Нет, — упрямо говорит он. — Тебе холодно. Сядь и согрейся.
— Остальные все еще где-то там. Мы можем догнать их. Я не могу сидеть здесь у костра, пока они нас ищут.
— Они не будут нас искать, — твердо говорит Пашов, подходя ко мне. Он нежно кладет руку мне на плечо. — Садись. Ты устала. Тебе холодно. Отдохни и согрейся.
Я скептически наблюдаю за ним.
— Ты, кажется, не очень нервничаешь для того, кто только что заблудился в снежную бурю.
— Нет необходимости нервничать. — Пашов закрывает вход в пещеру защитным экраном, оставляя ровно столько места, чтобы дым выходил струйкой наружу. — Я буду заботиться о тебе и Пейси. Я умею охотиться. На случай слишком плохой погоды поблизости есть тайник. У нас есть топливо и одеяла. Все будет хорошо. Отдохни и восстановись, Стей-си.
Он очень спокоен для того, кто остался со своей парой и ребенком в снежную бурю. Слишком спокоен. Я изучаю его лицо. Пашов всегда был ужасным лжецом, и когда он не смотрит мне в глаза, мои подозрения подтверждаются.