— Прощаю, — шепнула я в его полураскрытые губы. — И ты меня прости за глупые капризы. Я сильно тебя люблю.
Потом поцеловала его.
Дитер застонал и одним движением задрал подол моей сорочки. Я приподняла бедра, чтобы поскорее избавиться от мешающей одежды, и Дитер помог стянуть сорочку через голову, оставив меня обнаженной и открытой.
— Ты так прекрасна, моя роза, — срывающимся голосом проговорил он. — Каждый раз пью росу с твоих лепестков и не могу напиться…
Он скользнул вниз, лаская губами мою шею, прихватывая груди и живот. Я застонала и запрокинула голову, растворяясь в его ласках. Кровь потекла жарче, восприятие стало острее, и я раскрылась перед Дитером, как раскрывается роза под первыми лучами солнца, ласкающими лепестки.
Теперь он тоже разделся донага и гладил меня между бедер, до дрожи, до слабости в коленях. Я мяла его плечи, бессвязно шептала слова любви. Его запах будоражил, его ласки сводили с ума. Под моими ладонями скользили упругие мышцы, он был весь мой, а я его. Дракон и роза, фессалийское чудовище и девушка ниоткуда.
— Хочу тебя, — шепнул он, прижимаясь ко мне разгоряченной плотью. — Я так тебя…
— Да, Дитер, — простонала я. — Да…
Он приподнял мои бедра, раскрыл меня, как раковину. Было жарко, было хорошо, и я сама подалась навстречу, с восторгом ощущая, как упругая плоть заполняет меня изнутри. Дитер начал двигаться, сначала размеренно и мягко, потом все больше наращивая темп. Я взяла его в тиски своих ног и рук, подхватила ритм, вжимаясь в Дитера, растворяясь в нем, становясь с ним одним целым. Еще… не останавливайся…
— Еще! — стонала я, кусая губы, целуя мужа, когда он наклонялся ко мне. — Сильнее! Ох, Дитер!
Воздух вокруг нас наэлектризовался страстью и магией, между веками и глазными яблоками вспыхивали золотые искры, и магия клубилась во мне, набухая, как мыльный пузырь, состоящий из восторга и света. Вот сейчас… вот!
Я напряглась и задрожала, балансируя на грани оргазма. Потом пузырь лопнул.
Меня окатило пьянящей волной. Я задвигалась быстрее, закричала, почти теряя сознание от сладости и восторга, но в последнем порыве прижав Дитера к себе. И сквозь туманную пелену чувствовала, как он пульсирует внутри меня, дрожа и отдавая семя. И это было несравнимо ни с чем, что я чувствовала ранее: восторг и чувство наполненности. Мне этого так не хватало…
Ночь тянулась патокой, в окне ласково улыбалась луна, облетали лепестки цветов, а мои тревоги и печали облетали с души. Мы пили эту ночь без остатка, растворяясь друг в друге, становясь одним целым, потом я уснула на плече Дитера.
Мой сон был спокоен и глубок. Только под утро явился тревожный образ Оракула. Она бормотала под нос непонятные мне заклинания и сухими пальцами перебирала узелки.
— Черное зеркало, — едва разбирала я слова. — Черное зеркало…
Узелки шелестели и терлись друг о друга как панцири жуков.
Я вздохнула и открыла глаза. Меня немного мутило, робкие солнечные лчи проникали сквозь тонкие шторы.
Дитера рядом не было.
Поднявшись рывком на подушках, я подтянула одеяло к подбородку и осторожно позвала:
— Дитер?
Никто не отозвался. Тишина стояла пугающая, сердце сдавливало тревогой.
— Дитер? — повторила я.
Зазвучали торопливые шаги. Дверь распахнулась и на пороге появился мой муж: растрепанный и радостный. Он держал поднос с двумя чашками чая и ароматными булочками и, закрыв дверь ногой, бодро произнес:
— С добрым утром, моя майская роза!
Тревога сразу же испарилась, и я с облегчением рассмеялась, откинувшись на подушки.
— Дурачок! — пожурила его. — Испугал!
— Да, утром я бываю страшнее, чем на войне, — Дитер задумчиво поскреб щетинистый подбородок, поставил поднос на столик и, наклонившись, поцеловал меня в губы.
— Мм, ты так сладка! — сказал он, погладив меня по животу.
— А тебе все мало! — я бросила в него маленькой подушкой.
— Драконьи аппетиты, — усмехнулся генерал и передал мне чашку. — Осторожно, не обожгись.
— Спасибо, любимый, — счастливо проговорила я и отпила свежий зеленый чай, который умели заваривать только в Альтаре.
— Как тебе спалось, моя роза? — заботливо спросил Дитер, тоже прихлебывая чай.
Я вздохнула и призналась начистоту:
— Под утро мне приснился неприятный сон…
— Надеюсь, не обо мне, милая?
— Об Оракуле, — ответила я и наморщила лоб, вспоминая ее имя. — Тысячеглазая О Мин-Чжу. Так, кажется, ее называют.