Мои руки задрожали так, что я едва не выронила письмо. Пульс колотился крохотными молоточками, дыхание перехватывало. Я не смела поднять на Дитера глаз, чтобы он не заметил моего волнения, но он все равно чувствовал меня, а я ощущала, как макушку жжет сверлящий золотой взгляд моего василиска.
«Прошу и умоляю, мой дорогой кузен, — дочитывала я, скользя по прыгающим строчкам, — не я один прошу ради живота своего, а просит вся страна, весь несчастный народ Фессалии: спаси нас! Во имя Родины! Во имя малых и сирых, обиженных и убитых, во имя своих солдат, ждущих командира, который поведет их в бой, и во имя будущего.
За сим раскланиваюсь и припадаю к стопам, трижды несчастный король Фессалии и твой провинившийся кузен Макс».
— Кузен Макс! — повторила я, опуская на колени письмо. — Хорошо же он умеет подольститься! Когда помощь нужна ему — так он любящий кузен, а когда нам — так король, и слово его закон!
— Он престолонаследник, — ответил Дитер, цедя слова сквозь зубы. — Родился таким.
Я поглядела на мужа снизу вверх: даже в домашнем халате, хмурый, сосредоточенный, с твердым подбородком и расправленными плечами он сразу выдавал принадлежность к военным.
— А ты солдат, — тихо и задумчиво проговорила я. — Родился таким.
Все пророчества, что говорила Оракул, вдруг обрели пугающий и очень реальный смысл. Черные воины, пришедшие с той стороны Зеркала, посланники иных миров. Война, конец которой положит мое дитя с большим сердцем, полным любви. И мой Дитер, который всегда будет делать то, что считает правильным, который не предаст своих соотечественников и друзей, который…
— Люблю тебя, пичужка, — сказал Дитер и обнял меня крепко-крепко, точно прощаясь, прижал к груди. Я затихла в его руках, уткнув нос в грудь, и думала ни о чем и обо всем сразу, слышала, как он говорит мне нежно и тихо: — Ты появилась словно звезда. Вспыхнула и озарила мой темный мир, в котором не было любви, а только одиночество и холод. Я не помню о прошлом, я без тебя не жил. Но все же я не могу предать Фессалию. Ты понимаешь?
— Понимаю, — всхлипнула я, приподнимая мокрое лицо. — Я тоже была совсем другой… ты не знал меня прежней, Дитер! Какой я была глупой и смешно! И как повзрослела с тобой, раскрылась, как роза, цвела для тебя! Что будет со мной, если ты уйдешь и… никогда… не верне…
Я проглотила окончание слова, слезы душили, стояли в горле комом. Дитер наклонился и принялся осыпать поцелуями мое лицо, ловил своими губами мои губы, пил мои слезы, шептал на ушко:
— Ну что ты, птичка? Успокойся, моя маленькая. Это будет не первая военная кампания, я профессионал, я василиск, гроза и гордость Фессалии. За моей спиной будет весь Альтар, а в моем сердце — ты одна. Что со мной может случиться, пока ты молишься обо мне и ждешь?
— Жду? — я на мгновенье отстранилась и принахмурила брови. — Разве ты не возьмешь меня с собой?
— В армию? — в свою очередь нахмурился Дитер. — Какие глупости! Война — это кровь, грязь, постоянные походы. Я не хочу подвергать тебя опасности!
— Почему? — с жаром подхватила я, развивая мысль. — Я могу оставаться при штабе. Могу помогать тебе советом или тихонько ждать с задания. Только позволь быть рядом! Знать, что с тобой все в порядке!
— Я буду писать письма.
— Письма не посмотрят ласково, так, как ты, — возразила я. — Не обнимут, не поцелуют, не передадут твой запах. Бумага мертва, а мне нужен живой Дитер. Такой, как сейчас!
— Ты не знаешь, чего просишь! — мой генерал аккуратно отстранился и поднялся на ноги. — Женщине не место в армии, это дурная примета.