Тишка был в селе красавцем и не только хорошо это знал, но и успешно пользовался положением. Размеры у него были выдающимися, тут уж не только я, но и все жители постарались. Тишка такие жалобные глаза делать умел, что все сердобольные тут же бросались его подкармливать. Вот уж кому голод точно не угрожал, если б Тишка захотел, смог бы всю семью обеспечить. Усища у него были длиннющие, белые, загляденье. Шерсть пушистая, окрас интересный: серый, дымчатый, с чёрными полосками. Вроде бы и ничего особенного, а всё равно другого такого кота в селе не было, Тишка всегда издалека выделялся, точно барин по улицам ходил.
При мысли о барине меня чуть не перекосило, и я, наконец, повязала платок, как получилось. Пальцы плохо слушались, словно деревянные, даже сгибаться перестали.
— Да не дрожи ты, Сонька, — потянулся Тишка. — На барской кухне хорошо, сытно. Я проверял.
— К кухне только муж прилагается, — скривилась я.
— А ты его после свадьбы того… травками.
Я удивлённо посмотрела на него, моргнула.
— Тишка, ты на что это намекаешь?
— А я и не намекаю, — довольно промурчал он. — Ладно, хватит несчастную корчить. Дело есть.
— Ага, ярмарка, — с ненавистью пробурчала я. Идти туда совершенно расхотелось. Единственное развлечение, что всегда вызывало у меня неподдельную, детскую радость, теперь вдруг перестало быть развлечением и давило на плечи тяжёлой ношей. Слишком много зависело от результата.
Тишка спрыгнул с подоконника, вальяжно подошёл ко мне и потёрся о ногу. Я подняла его на руки и прижала к себе, уткнулась лицом в мягкую, пушистую шерсть, которая приятно щекотала за нос.
— Скажу я тебе кое-что, Сонька, — промурчал кот мне на ухо. — Обещал твоей мамке, что дождусь этого дня.
Я отстранила его от себя и удивлённо осмотрела.
— Чего это ты придумал?
Тишка небрежно махнул лапой, одним когтем зацепил медальон на тонкой цепочке, который висел у меня на груди и потянул на себя.
— Непростая это вещица, зачарованная, — пояснил он.
Я опустила Тишку на стол, поднесла медальон к глазам и придирчиво осмотрела. Носила я его с рождения, даже каждую царапинку наизусть знала, сама не поняла, что нового ожидала там увидеть. Никакой ауры у него не было.
— Обманываешь ты меня, Тишка, — вздохнула я. — Совсем он обычный.
— Не совсем. Удача в нём и надежда. Самое полезное, что смогла тебе мамка в наследство оставить.
— Тоже мне наследство…
— Эх, Сонька, зря не веришь. Он тебе ещё послужит хорошую службу. Ты главное — сердцу своему верь.
— Хороший совет, только мне бесполезный, — вздохнула я. — Если б медальон мог меня отсюда подальше забрать, вот это помощь была бы, а так…
Тишка довольно прищурился, а мордочка у него такая милая стала, словно и впрямь как человек улыбнулся.
Глава 4
Я стояла у двери и вертела в руках медальон в форме сердечка. Со всех сторон рассматривала, к глазам поближе подносила, только ничего нового на нём так и не обнаружила. Цепочка была старая, давно почернела от времени, казалось даже, что она и вовсе — облезла, только я сомневалась, что цепочки такое умеют. Медальон время пощадило, хоть большого смысла в этом и не было. Никакой ценности он не представлял, камень в него вставлен красивый, но и тот, как поговаривали — просто стекляшка. Не в этом состояло самое важное, а в том, что медальон достался мне от матери, лучше него памяти не существовало. Мать моя была с рождения болезной, а потом, после моего появления, тоска её совсем сломала. Отец говорил — зачахла на глазах. Подробностей не раскрывал, правда, я не сразу поняла — почему. Потом догадалась. Боялся он, что я себя винить в этом стану, что со мной она не ужилась. Только бабка мне строго-настрого запретила так думать. Говорила, что мать за моё счастье переживала. Ради меня всё отдала. И я верила. Главной ведьме на добрую половину страны вообще не верить трудновато выходило.
Наконец, я выпустила медальон из рук, он упал мне на грудь, цепочка стукнула по выпирающей ключице. Я невольно погладила её двумя пальцами. Вздохнула. Совсем я похудела, скоро ветер с дороги сносить будет, только с тех пор, как бабки не стало, кусок мне в рот больше не лез. Через силу есть приходилось, и то только для того, чтобы отец не переживал. Даже Тишка не выдержал, принялся мне куски таскать да по ночам на подушку складывать. Говорил, что в неурочное время, когда есть не положено, оно из чувства противоречия лучше помещается, словно желудок вдруг бездонным становится.