— Смотри сюда.
Он указал рукой на помост, и экран начал вращаться по часовой стрелке, все быстрее и быстрее. Зрители замерли и удивленно зашептались. Отец хохотал так громко, что попкорн выскакивал у него изо рта. Равин бережно хранила это воспоминание, потому что это было последнее, что она помнила об отце. Через несколько месяцев он умер. После этого жизнь Равин и Сорины превратилась в ад.
Мать никогда не заботилась о детях, а только об очередном мужчине в своей жизни.
Дверь в гостиную открылась, Ванора вышла из спальни и подошла к ним.
— Равин, могу я с тобой поговорить? — спросила она.
Сердце Равин остановилось. Сначала она искала предлог, чтобы убежать от матери, теперь еще сильнее встревожилась из-за желания Ваноры с ней побеседовать. Сейчас она узнает причину, по которой собрались жрицы.
Равин кивнула и прошла в кабинет Ваноры. Подождала, пока жрица села за большой стол красного дерева, стоявший посреди комнаты, и устроилась напротив нее.
По лицу Ваноры, на котором не было морщин, нельзя было определить ее возраст, хотя она уже перешагнула седьмой десяток. Ее огненно-рыжие волосы были уложены в красивую прическу. Губы почти не потеряли свой цвет. Хотя черты ее лица были несколько холодными, Ванора вовсе не была такой. Много раз за эти годы Равин имела возможность убедиться в доброте этой женщины.
— Сегодня было что-то не так, — заявила Ванора.
Ее пристальный взгляд был проницательным и решительным.
— Да?
— Круг был слабым. Ты же знаешь, что для успешной работы нам необходимо внимание и энергия каждого.
Равин кивнула. Впервые ей не очень хотелось, чтобы ритуал прошел успешно.
— Да, я знаю.
— Ты сегодня была сдержанной. Не хочешь рассказать мне почему?
Равин посмотрела на руки, лежавшие на коленях.
— Простите.
— Это извинение, а не ответ, — заметила Ванора.
Равин пожала плечами, все еще не глядя на жрицу.
— Я не знаю.
— Знаешь. Я понимаю, что ты подверглась суровому испытанию, но нам нужна твоя сила. Мы должны помочь властям поймать этого человека.
Холодок пробежал по спине Равин.
— Я… я не могу им помочь.
— Можешь. Но не хочешь, — ответила Ванора.
Равин перешла на шепот:
— Мне кажется, я боюсь.
— Конечно, боишься — это же естественно. Но, преодолев страх, ты станешь сильнее. Благодаря страху ты обретешь силу, чтобы победить своего врага.
— Извините. Но я… я не могу.
— Можешь, Равин. Ты должна. Жрицы просили, чтобы ты пришла на совет. Они переживают из-за того, что могло произойти, пока ты была в руках убийцы. У них есть подозрения по поводу твоего спасения.
Колени Равин подкосились, и некоторое время она не могла вымолвить ни слова.
— Что? Совет жриц? Когда? Где?
— Я уговорила их отложить совет. Убедила их в твоей преданности. Но они не потерпят нарушения правил. Ты это знаешь.
Равин кивнула.
— Знаю.
Сила членов общины, их магия держались на взаимном доверии благодаря проводимым ритуалам и соблюдению законов. Эти законы были строгими и обязательными. С каждым нарушением сила ведьмы ослабевала. В конце концов так можно было полностью потерять силу. Но утрата силы — это еще не все. Если жрицы узнают о нарушении правил общины, созывается специальный совет, чтобы определить, достаточно ли эти нарушения значительны, чтобы послужить причиной изгнания. Много раз, когда такое случалось, изгнанная ведьма обращалась к черной магии. Такой результат был для Равин неприемлем.
Ванора улыбнулась, ее лицо потеплело, как будто внутренняя доброта вылилась наружу.
— Не отчаивайся, моя дорогая. Я верю в тебя, но и ты должна верить в свою общину. А сейчас иди. Давай посмотрим, сможем ли мы помочь властям поймать этого монстра.
Равин вышла из кабинета Ваноры, чувствуя, что получила некоторое утешение от их разговора. Ванора двадцать лет была верховной жрицей и из-за напряженных отношений между Равин и Гвендил стала девушке почти как мать. Когда произошел случай с кошкой, мать почти не слушала Равин. Девочка не успела закончить свой рассказ, как мать заметила, что, возможно, ей нужно похудеть, тогда дети будут к ней добрее. Ванора, напротив, добродушно и спокойно объяснила, что дети бывают жестокими, но они не осознают, к чему это может привести.
— Я знаю, это трудно, — сказала она, — но такие испытания сделают тебя сильнее. Ты должна сопротивляться желанию отомстить. Вместо этого молись, чтобы твои обидчики поняли свои ошибки и нашли в своей душе мир и сострадание.
Равин не стала молиться за других детей, но с тех пор мысленно повторяла слова Ваноры всякий раз, когда другие ученики проявляли жестокость. Так продолжалось весь трудный подростковый период. Тогда, как и сейчас, слова Ваноры придавали Равин уверенность, вселяли в нее надежду.
Как бы там ни было, Равин чувствовала себя виноватой за то, что думает только о Железном Дровосеке. Ее сестра пыталась организовать самый счастливый день в своей жизни, и хотя Равин не была в восторге от желания Сорины выйти замуж за простого смертного и категорически возражала против того, чтобы рассказывать ему об общине, она понимала: Джастин действительно сделал ее сестру счастливой. Она была предана Сорине душой и телом и дала клятву выбросить этот случай из головы. Если полиция поймает негодяя — замечательно. Если силы общины окажут помощь в его задержании — отлично. Если он расскажет властям о том, что случилось… что ж, тогда это будет не так хорошо.
Сколько бы Равин ни старалась сосредоточиться на счастье сестры, плохое предчувствие не покидало ее. Равин знала, что все уже никогда не будет так, как прежде. Она проведет свои дни так же, как проводили их осужденные сотни лет до нее: в ожидании петли, тесно затягивающейся вокруг шеи.
ГЛАВА 12
Ник продолжал жить в сером одноэтажном кирпичном доме с тремя спальнями, в котором они поселились еще с Энни. Сейчас, когда его жены не было в живых, две спальни были лишними. У него больше не оставались гости на ночь, и уж тем более ему не нужна комната для детей. Были только он и Пес. И так будет всегда.
Он уставился на газетные вырезки, валявшиеся на кофейном столике. Сам Ник их не вырезал. Когда он уволился из органов, бывший напарник всучил их ему. «Подарок на память», — так он сказал. И Ник сохранил их. Вопрос в том, почему он их сохранил? Ведь то, о чем в них было написано, он вряд ли хотел вспоминать.
Ник взял в руки рамку с фотографией Энни. На снимке она не улыбалась. Она задумчиво смотрела куда-то вдаль. Он не знал, куда именно она смотрела, не помнил, кто сфотографировал ее, но ему всегда нравилась эта фотография; к тому же это Энни вставила ее в рамку для него. У нее была великолепная улыбка, но это задумчивое выражение лица особенно притягивало Ника. Светлые волосы ниспадали на плечи именно так, как ему нравилось. На ней почти не было косметики.
Фото было простым и живым — именно такой он помнил Энни. Простой и живой… и ушедшей навсегда.
Он положил фотографию на стол и взял стакан. Наполнил его до краев виски. Затем взгляд Ника снова упал на газетные вырезки. Зачем он согласился вести дело Железного Дровосека? Кого он пытался обмануть? Мужчина в тех статьях был другим, он никогда уже не сможет стать таким снова. Если он не откажется от этого дела, то завалит его. К тому же ему снова придется встретиться с Равин Скилер. Ник сам не знал почему, но от этой мысли ему становилось не по себе. Он не мог понять, почему так сильно реагировал на нее, но догадывался, что дело было не только в выпивке. И не в его затянувшемся воздержании.
Не желая анализировать свои чувства, Ник решил подумать о чем-нибудь другом. Осушив стакан, он наполнил следующий. Затем взял телефон и набрал номер офиса Фила. Автоответчик утверждал, что офис закрыт до понедельника, как Ник и предполагал. Было гораздо легче разочаровать кого-то по голосовой почте, чем сказать все лично. Он нажал добавочный номер Фила после соответствующего сигнала автоответчика и оставил сообщение.