Он улыбается, поднося бокал с вином к губам.
— Нет, думаю, это мило. Твои родители купили тебе жесткий диск?
Я киваю.
— Да, подарили. Они всегда очень поощряли мои занятия и увлечения.
Он хмурится и делает большой глоток вина. Я наблюдаю, как между его бровями появляется небольшая складка, осознавая тот факт, что все, что только что сказала, каким-то образом повлияло на него.
— А ты? — спрашиваю я. — Поддерживали ли тебя родители? Типо «плыви по течению»? Или…
Умолкаю. Я как бы уже знаю ответ на свой вопрос, или, по крайней мере, у меня есть предположение. Основываясь на комментарии, который он сделал, когда брала у него интервью для биографии игроков, уже знаю, что он не думает, что его родители гордятся всем, чего он достиг, но мне нужны подробности.
Ноа отвечает не сразу, скривив губы в сторону и поставив стакан на стол. Он изучает меня испытующим взглядом, а затем спрашивает:
— Это допрос?
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду, ты спрашиваешь меня об этом как менеджер команды по социальным сетям, или ты спрашиваешь меня как Марго?
— Как я. Просто как Марго, — тихо говорю я. — Клянусь, это все не для социальных сетей. Я не буду использовать то, что ты скажешь сегодня вечером. Клянусь.
Провожу пальцем по груди в форме буквы «Х», просто чтобы убедиться, что он знает, что это серьезно.
— Ладно, — он вздыхает. — Неофициально, нет, мои родители не поддерживают меня, и они определенно не из тех, кто поддерживает мысль «плыть по течению». Они больше похожи на тип «делай, что мы говорим, или мы отречемся от тебя.
— Твои родители отреклись от тебя? — мой рот неверующе открывается.
— Не формально. Не то чтобы они выписали меня из завещания или что-то в этом роде, — затем он морщится. — По крайней мере, я так не думаю. Не то чтобы мне нужны были их деньги. Несмотря ни на что, мы больше не близки. С тем же успехом они могли от меня отречься. Так иногда кажется.
Я закусываю губу, упираясь локтями в стол.
— Ноа, это ужасно. Мне очень жаль. И что же будет дальше?
Он вздыхает.
— Я выбрал хоккей.
— Ты… — я моргаю. — Что?
Он смеется и снова берет свой стакан, крутит его, не делая глотка.
— Я не удивлен тому, что ты сбита с толку. Наверное, это звучит так, будто я упрощаю, потому что кто отрекается от своего ребенка только потому, что он решил играть в хоккей? Но на самом деле, примерно так и произошло. Я вырос в очень обеспеченной семье. Не хочу, чтобы это звучало так, как будто хвастаюсь — клянусь, это не так, — но Блейки — одна из тех редких семей, в которых есть как старые, так и новые деньги.
— Старые и новые деньги?
— Да, — говорит он. — Мои родители выросли в богатой семье, поэтому у нас есть старые семейные деньги, но у нас также есть семейный бизнес, который продолжает расти и расширяться, принося всевозможные новые деньги. Я должен был присоединиться к упомянутому делу. Это то, что ожидалось от меня и моего брата. Мы должны были поступить в школу Лиги плюща, изучать бизнес и финансы, а затем работать в компании, пока мой отец не уйдет на пенсию, после чего мы возьмем на себя управление и продолжим его дело.
Он смотрит в окно на секунду, и могу сказать, что это непростая тема для него, чтобы говорить.
— Брент, мой брат, — продолжает он. — Он перешел черту. Делал все, что хотели от него родители, и делал это по их расписанию. Он золотой ребенок, который не может сделать ничего плохого. Я, с другой стороны, казалось, только и делал, что разочаровывал их. Когда решил заняться хоккеем, а не миром инвестиционного банкинга, это стало последней каплей, — он ухмыляется и, наконец, смотрит на меня. — Они думают, что хоккей ниже их достоинства. Что это варварский спорт для простодушных, малообеспеченных скотов. И это прямая цитата, если тебе интересно.
— Боже мой, — говорю я, и мои глаза расширяются одновременно от шока и смятения. — Это ужасно. И так обидно.
— Еще бы, — он поднимает плечо, как будто пытается сбросить с себя тяжесть того, что только что сказал мне. Но я хочу, чтобы он знал, что мне искренне жаль, поэтому, прежде чем он успевает скрыть какую-либо боль, которую он может чувствовать, протягиваю руку и на секунду кладу на его.
— Действительно, — бормочу я. — Это отстой.
Ноа, кажется, удивлен моим прикосновением и оживляется, даже когда убираю руку. Когда он снова улыбается, часть напряжения в его выражении исчезает, и голубые глаза становятся теплыми, когда они встречаются с моими.