Ноа протягивает руку и нежно сжимает мое колено, и несмотря на то, что только что сказала ему о том, что не могу ни на чем сосредоточиться, я остро ощущаю тепло его ладони.
Я говорю ему адрес, и он отпускает мое колено, вводя его в GPS автомобиля, прежде чем отъехать от бордюра. Некоторое время мы едем молча, потом Ноа бросает на меня взгляд.
— Ты нервничаешь? — спрашивает он.
Я отвела взгляд в сторону, замечая сильные черты его лица.
— Да. Надеюсь, мало что запомню, но я всегда немного боялась лечения корневых каналов.
Он кивает, сигнализируя перед тем, как сменить полосу движения.
— Лично у меня никогда не было такого, но парень, с которым я играл в хоккей, должен был лечить два одновременно, и как он это описал? Культурными словами этого не пересказать.
— Это должно заставить меня чувствовать себя лучше? — Ноа смеется.
— Ну, ты не дала мне договорить. Несмотря на то, что у меня никогда не было воспаления корневых каналов, у меня было множество других стоматологических процедур. Как ты понимаешь, мне выбили пару зубов, и не уверен, что в моей челюсти остался хотя бы один не отколотый зуб, — когда мы подъезжаем к светофору с красным светом, он приоткрывает рот и показывает мне один из своих задних коренных зубов. — Видишь?
— Хм?
Он закрывает рот, чтобы нормально говорить.
— Я спросил, видишь ли ты это. У меня на один коренной зуб меньше внизу. На обе стороны.
— У тебя выбиты задние коренные зубы? — я делаю удивленное лицо. — Посреди игры? Должно быть, это был действительно сильный удар.
— Нет, — он хихикает, кладя руку на спинку моего подголовника. — Эти два вытащили специально, когда я был ребенком. Почему-то внизу просто не хватило места для всех моих зубов, поэтому пришлось вынуть два задних. Таким образом, остальные мои взрослые зубы прорежутся нормально, а не будут кривыми и шаткими.
— Уф, — бормочу я, слегка потирая подбородок.
— Но, знаешь ли, мои родители, — продолжает он. — Они всегда были очень озабочены внешним видом, поэтому, когда мой дантист сказал им, что мне нужно вырвать эти зубы, все, о чем они заботились, это то, не заставит ли меня их удаление выглядеть странно. Хотя на самом деле моя улыбка стала лучше, так что все было хорошо. Перенесемся в старшую школу, когда я стал более серьезно относиться к хоккею и потерял один из своих клыков после удара шайбой по лицу.
Я выдыхаю, морщась от этой мысли. Внезапно воспаление моего корневого канала звучит не так уж и плохо.
— Ах, да, — Ноа вытягивает слова. — Это больно. Чертовски. Но первый вопрос, который моя мама задала, когда меня срочно доставили в отделение неотложной помощи, был: «Вы можете исправить его улыбку, верно? Он не будет выглядеть так всегда, не так ли?» Ее не беспокоило, сколько крови я теряю и не повредила ли вообще шайба мою челюсть. Она просто хотела убедиться, что у меня будет идеальная улыбка к нашей рождественской фотосессии через несколько недель.
— Да уж…
Он уныло усмехается.
— Ага.
В машине немного холоднее, чем я думала сначала, и мне приходиться обхватить себя руками, когда мы останавливаемся на другом светофоре. Не отрывая глаз от дороги, Ноа наклоняется и немного увеличивает температуру, регулируя вентиляционные отверстия так, чтобы на меня направлялось больше теплого воздуха.
Я моргаю, удивленная почти бессознательным жестом. Из динамиков начинает играть новая песня, и мы замолкаем, пока он проезжает последние несколько кварталов до кабинета моего дантиста.
Ноа продолжает заставать меня врасплох из-за мельчайших мелочей. У него есть способ заставить чувствовать себя лучше, даже когда мне так больно, что я чувствую будто голова вот-вот расколется. Как бы ни пыталась отрицать нашу химию и то, что он заставляет меня чувствовать себя лучше, когда остаемся только вдвоем, нельзя отрицать тот факт, что он изо всех сил старается помочь мне сегодня днем.
И это много значит.
Он паркует машину, и когда глушит двигатель, я понимаю, что смотрю на его профиль последние двадцать секунд или около того. Быстро отвожу от него взгляд и смотрю на кирпичное здание впереди нас.
— Ты готова войти? — он спрашивает.
— Да, — говорю я, но слово выходит немного скрипучим, выдавая мои нервы.
— Марго, — его голос смягчается, когда он поворачивается ко мне лицом. — Все будет хорошо, Подсолнух. Ты справишься. Ты крутая. Ты пережила тот случай в лифте, помнишь? И ты даже не боишься летать, а это значит, что ты, по моему мнению, одна из самых смелых людей в мире.
Из меня вырывается смех, напоминающий мне о необходимости снова дышать, и я киваю.