Залезть на дерево времени у него не хватило – зубриха была уже рядом, он слышал ее сердитое сопение и даже за деревом чувствовал исходивший от нее жар…
И вдруг в самый последний момент она резко свернула в сторону, махнула хвостом и двинулась в чащу, круша густой подлесок. Зубренок бежал следом.
После их ухода на берегу ручья воцарилась прямо-таки оглушительная тишина.
Пот струился по лицу Торака, когда он в полном изнеможении прислонился к стволу дуба.
А незнакомый охотник стоял и, опустив голову, тупо раскачивался из стороны в сторону.
– Ты что же это делаешь, а? – задыхаясь, возмущенно завопил Торак. – Мы же оба погибнуть могли!
Охотник, не сказав ему в ответ ни слова, перепрыгнул через ручей, подобрал свои топоры, заткнул их за пояс и, шаркая ногами, вернулся на прежнее место. Лица его Торак по-прежнему разглядеть не мог из-за густой тени, зато отлично видел мускулистые ноги и руки и жуткий изогнутый нож, вырубленный из слюдяной пластины. «Если дело дойдет до схватки, – думал он, – мне несдобровать». Ему ведь еще и тринадцати не исполнилось.
Внезапно охотник привалился к стволу дерева – его жестоко рвало.
Торак, тут же позабыв о своих опасениях, бросился на помощь.
Незнакомец уже совершенно обессилел. Опустившись на четвереньки, он исторгал из себя комки какой-то желтой слизи. Потом конвульсивно содрогнулся и выплюнул темный скользкий клубок размером примерно с кулачок ребенка и больше всего похожий на… клок волос!
Вздохнул ветер, шевельнул ветви деревьев, на лицо незнакомца упал солнечный луч, и Торак наконец смог как следует его разглядеть.
Этот человек наверняка был болен или безумен: там, где он вырвал у себя клочья волос – на голове и на подбородке, – виднелись кровоточащие проплешины. А все его лицо покрывали струпья темно-желтого цвета, превратившиеся в сплошную жуткую корку, похожую на березовый гриб. Слизь по-прежнему душила его, он, кашляя и задыхаясь, выплюнул еще один комок волос и, присев на корточки, принялся остервенело чесать руку, покрытую ужасными пузырями.
Торак невольно попятился; рука его сама собой потянулась к племенному оберегу – кусочку волчьей шкуры, пришитому к куртке. Что же с ним такое, с этим охотником?
Вот Ренн бы сразу определила. Она как-то объясняла ему, что лихорадка чаще всего нападает на человека как раз в пору летнего Солнцестояния, потому что короткими светлыми ночами, когда солнце почти не ложится спать, у червячков, которые переносят разные болезни, более чем достаточно времени, чтобы выбраться из болот и напасть на людей. Вот только если это тоже лихорадка, то такой лихорадки Торак никогда в жизни не видел!
Он ломал голову, как бы помочь этому несчастному. В мешочке с целебными травами у него остались только сушеные листья мать-и-мачехи.
– Давай я попробую тебе помочь, – дрожащим голосом предложил он. – У меня есть немного… Ой, что ты, не надо так! Вон у тебя уже кровь пошла!
Но охотник продолжал остервенело чесаться, оскалив зубы. Было ясно, что он уже не в силах терпеть невыносимый зуд и даже боль кажется ему избавлением от этих мучений. Вдруг он, впившись себе в кожу ногтями, стал яростно сдирать вздувшиеся пузыри; кровь ручейками потекла по руке.
– Не надо! – крикнул Торак. – Что ты делаешь?
Незнакомец зарычал и, точно зверь, прыгнул на него, прямо-таки пришпилив к земле.
Над Тораком совсем близко склонилось его лицо, покрытое жуткой коростой, безумные глаза заплыли гноем.
– Не тронь меня! – с трудом вымолвил мальчик. – Мое имя… Торак! Я из… племени Волка, я…
Незнакомец склонился еще ниже, едва не касаясь лица Торака и обдавая его зловонным дыханием.
– Она… идет! – прошипел он.
Тщетно пытаясь проглотить застрявший в горле комок, Торак испуганно спросил:
– Кто это – ОНА?
Покрытое струпьями лицо безумца исказилось от ужаса.
– Ты что, сам не видишь? – Изо рта у него так и разлетались брызги желтоватой слюны. – Она идет! И теперь всем нам конец!
Он отпустил Торака, с трудом поднялся на ноги, болезненно щурясь от солнечного света, а потом с такой скоростью бросился прочь, с хрустом ломясь сквозь густой подлесок, словно за ним гнались все злые духи Иного Мира.
Торак, опершись на локоть и тяжело дыша, смотрел ему вслед.
И вдруг понял, что все птицы умолкли.
Лес с ужасом взирал на происходящее.
Торак медленно встал. Ветер успел повернуть и дул теперь с востока, он стал заметно холоднее. И деревья, словно охваченные зябкой дрожью, качались и что-то шептали друг другу. «Жаль, – думал Торак, – что я не понимаю их языка». Впрочем, он испытывал, видимо, примерно те же чувства, что и деревья: с восточным ветром в Лес шло что-то страшное и неотвратимое.