Всплеск его гнева придал мне сил. Я снова ощутила себя живой и поверила в то, что все получится. На самом деле причин для оптимизма не было. Мы застряли в диком лесу, без пищи, постоянно ожидая погони и на пути к Никитиному обращению.
До конечного пункта назначения оставались десятки километров — не было смысла подсчитывать точное расстояние, слишком оно велико. Столько мы сейчас преодолеть пешком не могли. И все-таки я почувствовала: все будет хорошо. Мы справимся, выживем, этот марш-бросок станет просто частью наших воспоминаний. И словно в подтверждение моих мыслей, Никита замер и прислушался.
— Волки! — сказал он, и я не сразу поняла, кого он имел в виду, зверодухов или животных. — Они преследуют оленя. И они устали…
Он бросился в чащу, быстро и бесшумно, как настоящий волк. Откуда только у него взялись силы?.. Наверное, оттуда, откуда и моя вера, — из самой глубины сердца.
Я мгновенно потеряла его из вида и рванула туда, где он только что скрылся в темноте, но, не сделав и десятка шагов, застряла в колючих зарослях. С расцарапанными руками и щеками, которые щипало от недавних слез, я села на мох и обхватила себя руками.
Я понимала, что Никита не бросил меня, даже во время охоты он наверняка «следил» за мной по запахам и звукам. Но я слышала не его, а уханье совы и треск веток где-то совсем близко, жужжание комаров, которых, казалось, было больше, чем воздуха. Вокруг простирался дикий полуночный лес, и от осознания этого стыла кровь.
Где-то рядом раздался волчий вой — я бросилась на звук. Ветки хлестали по лицу, ноги утопали во мху, цеплялись за корни. А потом деревья расступились — и я оказалась на опушке, скупо освещенной луной.
Через пару секунд туда выбежал олень — и тотчас же на противоположной стороне появился Никита. Зверь замер, всего на секунду, но этого оказалось достаточно, чтобы два волка, лесных, диких, наконец настигли его. Они повалили оленя, один из них перегрыз горло. Жертва перестала трепыхаться почти сразу — и начался пир.
Никита остановился в паре метров от туши. Волки, не переставая орудовать челюстями, повернули к нему морды — и продолжили трапезу. Наверное, за эти секунды молчаливого общения они сказали моему Волку, что в благодарность за помощь в охоте готовы поделиться добычей. Как бы то ни было, Никита опустился возле оленя на колени и достал из сапога нож. Волки замерли, привлеченные блеском стали, а потом продолжили вгрызаться в тушу.
В эту ночь мы, наконец, наелись досыта. Нам достался здоровенный кусок бедра. Никита развел под кустами крошечный костер, так что мясо было не то чтобы хорошо прожаренным, но горячим. Пусть и жестким, но очень вкусным.
Потом Никита соорудил из палок и ветровок что-то наподобие полупалатки, куда мы забрались лишь по пояс, зато комары больше не лезли в глаза, не забивались в нос. Обнимая друг друга, мы мгновенно уснули.
Когда я открыла глаза, Никиты не было рядом, но я слышала его тихое насвистывание неподалеку, как во время прогулки в Пинске, и душа от этого расцвела.
Я вылезла из-под ветровки и подставила лицо солнцу.
Я казалась себе такой маленькой среди этих огромных деревьев, звуков леса, солнечного света. А ведь это мог быть просто обычный день моей жизни рядом с Никитой. Счастливой жизни. Наверное, нечто похожие я буду чувствовать, когда по утрам стану с чашкой чая выходить на террасу нашего нового дома. Будут так же гудеть вековые сосны, так же нежно гладить кожу солнце, а недалеко — блестеть широкая река. Ощущая такую же легкую прохладу, я накину на плечи плед, пока мой Волк не придет и не согреет меня.
— Доброе утро, моя девочка… — услышала я над ухом и ощутила теплый поцелуй в макушку.
— Доброе… — улыбаясь, я обернулась.
Волк стоял передо мной, раздетый по пояс, и сжимал в руке раздутый пакет с водой, в котором трепыхалась рыба.
— У нас четверть часа на завтрак, а потом — в путь, — Никита нежно поцеловал меня в шею, потом еще раз — чуть пониже. И остановился — когда от его поцелуев все во мне стало плавиться. — Мы выбились из графика. Слишком сытный ужин — изнанка голода, он усыпляет бдительность. А в нашем случае это еще хуже, чем мнительность.