«Боже…», – мысленно простонал я, запрокинув голову. И что я увидел? Слово, нацарапанное на стене, на полтора метра выше раковины. Надпись словно издевалась надо мной, хохотала каждым изломом буквы.
Дикарка.
«Смотри, – глумилась надпись, – я всегда была рядом, дожидалась тебя, пока ты тратил драгоценное время на совокупление».
Имя мог написать любой. Имя ничего бы не значило. Но «Дикарка»... Все знали, как я ее называл. И, конечно, об этом знал ее отец.
Вера была здесь, в этом самом кафе, скорее всего, с тем хмырем на рисунке. И пусть набросок сгорел, фотография Веры все еще лежала в бардачке моей машины. Тридцать пять на сорок пять миллиметров. Единственное красивое фото на паспорт из всех, когда-либо мной увиденных.
Ей только исполнилось шестнадцать. Она шла по тротуару, подставляя лицо солнцу. Волосы, как обычно, были стянуты в тугой узел, но ветер выбил несколько коротких прядей, и они плясали по лицу. Я не сразу посигналил – наслаждался видом.
Дикарка унаследовала от отца удивительную способность приковывать к себе внимание. Не то, чтобы Вера выделялась внешне – таких серых ветровок и синих джинсов на каждой пятой – но она словно была слеплена из другого теста, не по образу и подобию. Вне толпы. Вне времени.
Не знаю, насколько громко играла музыка в ее наушниках, но Вера не услышала, как я просигналил. Пришлось подрезать ее на переходе. Сначала она возмутилась, даже румянец вспыхнул. Потом, когда узнала меня, – удивилась и обрадовалась.
Я жутко спешил, но предложил подвезти ее до фотоателье. И остался. Стоял возле двери, наблюдая из полумрака коридора, как она выполняла указания фотографа: голову чуть влево, подбородок выше. В те секунды, не давая названия своему чувству, я испытал острое желание, чтобы она вот так же была покорна и мне: возьми бокал, отпей шампанского, оближи губы…
Потом, пока мы четверть часа ждали фото, я занимался тем, что старался смотреть исключительно ей в глаза. Поэтому каждый раз, глядя на снимок, который выклянчил себе в награду за стойкость, я вижу не только ее лицо – острый взгляд, губы слегка приоткрыты, легкий блеск то ли помады, то ли моего воображаемого шампанского – но и чувствую ту самую завязь в солнечном сплетении.
Фото Веры лежит у меня в бардачке. Свидетели опознают ее и, возможно, расскажут что-нибудь любопытное.
С трудом отрываю взгляд от надписи, словно она может исчезнуть, и принимаюсь осматривать пол и стены. Надпись сделана чем-то твердым и острым. Не настолько острым, как нож или вилка. Скорее, кусок материала, который случайно попался под руку.
Квадрат плитки возле сливного бочка треснул, несколько мелких осколков валяются рядом. А чуть дальше – фрагмент покрупнее.
Сажусь на корточки. Улыбаясь, сдуваю пыль с осколка. Я чувствую на нем тепло Вериной ладони.
Машинально взвешиваю фрагмент в руке. Достаточно тяжелый. Таким можно нанести хороший удар. Удобнее располагаю осколок в ладони и рассекаю им воздух, представляя, как попадаю аккурат в основание черепа похитителя. А дальше на меня обрушиваются образы, сильнее и ярче, чем когда-либо.
Четко, словно стою рядом, я вижу, как Вера царапает надпись, балансируя на краю раковины. Поглядывает на дверь. Время от времени убирает с лица волосы. Зачем распустила?.. Непривычно: Вера совсем не похожа на себя – но волнительно красиво. Даже сквозь образы, находясь в другой реальности, в прошлом, я, настоящий, чувствую – словно холодком полоснуло в солнечном сплетении.
Вера торопится. Сердце раздирает грудную клетку, пальцы впиваются в осколок. Ей тревожно, но это не настоящий страх. Настоящий – был до этого, в лесу, где они оставили синий «Гольф». Она выходит из машины, под ногами хрустят ветки, словно череда коротких выстрелов. Свет фар проезжающих машин режет стволы сосен, не задевая ни ее, ни похитителя... А потом вдруг ночь сменяется вечером, и я вижу, как Вера стоит возле деревянного забора. Смотрит вдаль, туда, где на темно-зеленые полосы скошенной травы из каналов выползает туман. Я ощущаю кожей легкое колебание воздуха – как, наверное, это ощущает она. Вдыхаю запах стоячей воды. Вера ждет – чувство тяжелое и тревожное. Не меня ли выискивает глазами? Но зачем ждать, если вокруг – ни души? Если нет ни замков, ни веревок? Я ору ей «Беги!» – хотя меня там и нет вовсе – и вываливаюсь из видения.
В прямом смысле слова.
Падаю на пол, да еще с высоты. Инстинктивно успеваю сгруппироваться и смягчить падение, но все равно крепко прикладываюсь плечом к кафелю.
Несколько секунд, чтобы придти в себя и понять, где нахожусь. И вот я снова в строю. Хотя это не самое удачное выражение для происходящего: лежу в позе зародыша, голый, на грязном полу. То ли в моих ушах, то ли в кафе гудят голоса.