Боже…
Сколько других подсказок маячило перед глазами! Но я не связывала веревочки, не складывала все кусочки в единую картинку. Зверодухи жили в странной папиной сказке, сочиненной воображением больного человека. Я и представить не могла, что один из них постучится ко мне в дверь! Сознание отказывалось это принимать. Но теперь у меня не было другого выхода, как поверить в Волков.
Не постучав, не замедлив шага на пороге Никитиной комнаты, я подошла к его кровати и села на самый край. Никита накрыл своей ладонью мою. Это бы столько значило для меня еще полчаса назад, а теперь… Теперь я больше ничего не знала ни о нем, ни о себе.
Лунный свет падал ему на лицо, оно казалось родным и незнакомым одновременно. Я же сидела в темноте. Никита включил настенную лампу.
– Зачем? – я попробовала улыбнуться, но только нервно дрогнули уголки губ. – Луна светит, как рампа, я отлично вижу тебя. А тебе свет не нужен. Похоже, почти никому в этой деревне не нужен электрический свет, верно?
Никита молчал. Он смотрел на меня с нежностью и… сочувствием. Может, я и в самом деле казалась ему сумасшедшей? Может, нет никаких Волков?..
– Я только одного не пойму. Зачем лампы в этом доме? Для пленниц вроде меня?
Я ждала ответа. Мое сердце билось глухо и громко, словно грудная клетка превратилась в пустой жбан, один из тех, в которых Настенька приносила молоко.
– В этом доме когда-то жил человек, – ровным голосом ответил Никита и легонько сжал мою ладонь.
В глазах защипало. Я опустила голову.
Никита был зверодухом. Он даже сам не считал себя человеком.
– Прости… – с болью в голосе произнес он.
Я прикрыла глаза – по щекам покатились горячие слезы.
– Почему ты плачешь? Ну, почему?.. – ласково пытался добиться ответа Никита. – Весь мир состоит из людей, которые отличаются друг от друга. Есть афро-американцы и альбиносы. Есть вспыльчивые итальянцы, флегматичные скандинавы. А я – зверодух. Такой ген передался мне по наследству. Только и всего.
Он говорил, а мир, в котором я прожила два десятка лет, исчезал, словно менялись декорации. Менялся Никита. Менялись остальные жители – теперь уже Волчьей – деревни. Казалось, менялся даже воздух.
Как бы я хотела стереть эту ночь из памяти! Вернуться после встречи с Санитаром, заснуть – и проснуться в прежнем мире. Но дверь, которую не стоило открывать, уже захлопнулась за моей спиной. Теперь я могла только идти вперед, на ощупь, крохотными шагами.
– Итак… – я машинально смахнула слезу. – Что я знаю о волках… О лесных волках. Идеальное зрение, изумительный нюх. В вашем случае – обоняние, надо полагать?
Никита едва заметно кивнул.
– Волки – осторожные и сильные., бесшумные, легкие в движении, – я сделала паузу. – Прямо универсальные машины для убийства.
– Волки убивают только, когда голодны, – уточнил Никита.
– А зверодухи? – шмыгнув носом, спросила я.
– Зверодухи не убивают даже тогда.
Его голос и сейчас меня успокаивал. Я отчетливо помнила, каким был Никита в мертвой деревне, но все равно не боялась его. Просто на душе стало пусто и одиноко. Словно я потеряла единственного друга.
– Мой отец охотится на вас, на Волков?
Никита кивнул. Он все еще сжимал мою ладонь. Я мягко ее высвободила.
– Почему он это делает?
Губы Никиты сжались в узкую полосу.
– Когда-нибудь ты спросишь об этом у него самого.
– Почему это делают Охотники? – перефразировала я.
– Потому что мы – другие. Потому что они считают нас агрессивными и опасными. Потому что могут убивать относительно безнаказанно… Думаю, у каждого свои причины.
– Их много, Охотников?
– Сотни – тех, кто называет себя Охотником и пишет это слово с большой буквы.
– Но это же… – я не сразу решилась произнести следующее слово, – война.
– Невидимая война, – спокойным до дрожи голосом согласился Никита. – Ее не существует ни для кого, кроме зверодухов и Охотников.
Я поежилась. Никита тот час же укутал меня одеялом.
– Вы должны попросить защиты у власти, – озвучила я одну из десятка мыслей, которые проносились у меня в голове.