– И что я тебе сказал? – как можно спокойнее спрашиваю я.
Все так же медленно – что делает происходящее еще больше похожим на сон – она достает из заднего кармана своих шорт листок для записей и карандашный огрызок. Садится на корточки и что-то строчит на бумаге. Затем встает и на вытянутых руках приближает записку к моим глазам. Почерк корявый, кривые буквы. Я щурюсь, словно близорук – темновато еще для чтения. И не сразу понимаю смысл написанного. «У тебя пять минут на сборы. Я знаю, где она».
Сглатываю ком в горле.
– Как давно я тебе позвонил?
Леся царапает на листке цифру «три».
– Три минуты назад? – уточняю.
Она качает головой.
– …Часа?!
Кивок.
Сцепляю ладони на затылке и морщусь, словно от боли. Я знал, где Вера. Три часа назад, я знал, куда ехать. А теперь снова стоял где-то на трассе, не представляя, в каком направлении делать шаг.
Будь я волком, сейчас бы завыл.
Глава 9. Непознанное
Вера
На следующий день жара немного спала. Никита выкатил из гаража велосипед и привязал грабли к раме. Я – тут как тут.
– И ты будешь работать, девочка? – ответил Никита, проверяя на прочность привязанные грабли.
Я подперла кулаками бока.
– У нас с тобой по две руки, по две ноги – и ни одного хвоста, так почему я не могу работать?
Никиту так развеселило мое предложение, что он согласился. Выкатил второй велосипед, привязал еще одни грабли, заставил меня надеть резиновые сапоги и завязать косынку.
Мы долго ехали по проселочной дороге, колеса моего велосипеда то и дело вязли в песке, мне приходилось приподниматься, чтобы посильнее надавить на педали. Так что я устала еще до того, как мы добрались до покоса.
Я мечтала об отдыхе под тополями, их тень в конце пути была для меня, как оазис в пустыне. Но Волк даже присесть мне не дал: всучил грабли, бормоча что-то про «ни одного хвоста».
Солнце жгло нестерпимо. Косынка липла ко лбу, горло резало от сухости. На меня то и дело садились оводы размером с коров. Я снова огрела себя по шее.
– Ты хоть посмотри, как я грабли держу! – окликнул меня Волк.
Я была уверена, что именно так все и делаю. Неуверенно повторила движения, оглядываясь на Никиту через плечо. Он не выдержал: бросил грабли и стал у меня за спиной.
– Левую руку держи ниже и крепче, – Волк накрыл своей ладонью мою. – Теперь делай вот так…
Больше я не слышала его слов.
Никита стоял, почти прижимаясь ко мне, его дыхание задевало волосы у виска. Он говорил мне на ухо, и каждое слово отзывалось вибрацией в солнечном сплетении.
Каждый раз Никита выдавал свою близость крохотными порциями, и, когда это случалось, у меня под ложечкой сладко ныло. Но сейчас ощущения усилились многократно.
Я чувствовала его близость – иголочками по спине, так же, как в мертвой деревне. Меня так же непреодолимо тянуло откинуть голову ему на плечо.
Я наяву изнывала от незнакомого вида жажды: мне безумно хотелось, что бы Никита оставил эти дурацкие грабли и крепко обнял меня. Я хотела почувствовать тело мужчины – впервые в жизни. Так сильно, что не держала грабли, а держалась за них: ноги подкашивались. При этом сознание оставалось чистым, ясным. Я отчетливо понимала, что Никита чувствовал все, что происходит со мной, – и это этого мои ощущения лишь обострялись.
– Расскажи об обряде? – спросила я первое, что пришло в голову – и призвала всю свою силы воли, чтобы выскользнуть из его полу-объятий.
Никита как ни в чем ни бывало продолжил грести сено в одиночку.
– Это очень красивый и очень… необычный обряд. Но больше я тебе ничего не скажу. Это действительно лучше увидеть.
– Ага, – промямлила я и, не спрашивая разрешения, отправилась в тень – просто чтобы оказаться подальше от него.
Прошло немало времени, прежде чем магнетизм нашей близости ослаб, и я смогла заставить себя вспомнить, где нахожусь и кто передо мной.
В тот день я познакомилась со Стежкой – братом Настеньки. Он пас стадо коров на соседнем поле – голов сто, не меньше. Парочка рябых перешла реку – и Никита бросился помогать: прямо в одежде сиганул в воду, чтобы их вернуть.
Глаза у Стежки были желтые, намного светлее, чем у моего Волка. Темно-русые волосы с рыжим отливом топорщились из-под кепки, как солома. Босоногий, в запыленной одежде – настоящий беспризорник.