Никита расхохотался.
– Ты рассказываешь красивые сказки, девочка. Но, как ты и сама сказала, тебя удержу я.
Он перевел взгляд на черное окно, я – тоже. Мы внимательно смотрели на стекло, словно на нем показывали слайды. А потом – так неожиданно, что у меня сердце екнуло – из-за туч выглянула луна, и ее рассеянный свет выделил десятки теней, бредущих по дороге.
– Пора, – задумчиво произнес Никита.
Мы вышли из дома и влились в молчаливую толпу. Она все росла, ширилась. В конце улицы два потока слились воедино, и мы двинулись к реке.
Молча ковыляли старики. Молчали подростки, засунув руки в карманы. Молчали младенцы, выглядывая из платков, обвязанных вокруг статных фигур женщин. Мне очень хотелось нарушить эту тишину, шепнув что-нибудь на ухо Никите, но все, на что меня хватило, так это прочистить внезапно пересохшее горло.
За мостом мы свернули к лесу. Темнота сгустилась, зашумели ветви, задеваемые телами. Я сделала несколько шагов в том направлении, куда, наверное, двигались все – и споткнулась, ступив на кочку. Еще шаг – и упала на четвереньки, зацепившись за корягу. Чьи-то руки поставили меня на землю и повернули на девяносто градусов.
– Не позорься, дочка Охотника, – услышала я над ухом смеющийся голос Никиты.
– Как будто у меня есть выбор, – пробурчала я.
– Держи меня за руку, – предложил Волк и через секунду барахтанья моей ладони в темноте сам отыскал ее. – Так и представляю, как сейчас ты неплохо орудуешь ножом или метко стреляешь из ружья, – передразнил он меня.
Всю оставшуюся дорогу мы шли молча, держась за руки. В тишине и темноте все мои мысли и чувства концентрировались на ладони Никиты. Мне было бы проще падать через шаг, чем идти вот так.
Вскоре между ветвями заплясали огни. Затем деревья расступились, и мы оказались на поляне, по периметру которой горели костры.
– Вы специально разожгли огни в форме ромба с ножками? – поинтересовалась я, увлекаемая Волком на траву.
Мы сели рядом, снова едва не касаясь друг друга. Жар, который я чувствовала из-за близости Никиты, усилился жаром от костров, которые горели передо мной.
Он усмехнулся.
– Это Отал – ведическая руна. И напоминает она, скорее, не ромб с ножками, – он бросил на меня улыбчивый взгляд, – а древнюю форму буквы Омега. Эта руна обозначает «наследство». Мы – наследники, потомки волков. На все, что происходит во время обряда внутри руны, есть воля нашей Матери Волчицы.
– Это что, ваш бог?
– В каком-то смысле – да. Без ее благословения не обходится ни одно рождение и ни одна смерть. И уж точно – ни одно объединение в пару.
Последнее предложение Никита произнес почти так же, как и предыдущие, но все же что-то едва заметно изменилось. Я посмотрела на Волка – он на меня. Как же сложно было разобраться в его взгляде! Будь он человеком, я бы вмиг вывела его на чистую воду, но что означал такой взгляд у зверодуха? Долгий, спокойный, тягучий, как патока. Никогда прежде мы не смотрели друг другу в глаза так долго. И хотелось еще.
– Так значит, объединение в пару… – с легким укором произнесла я: мол, мог бы и раньше рассказать.
Удивительное все-таки действие у волчарки. Ни страха, ни волнения – словно я тоже решила отдать свою судьбу в руки Матери Волчицы. А, может, интуиция уже стала работать с утроенной силой, и мое доверие к Никите оказалось безграничным?
– Да, объединение в пару, – Никита протянул мне невесть откуда взявшийся кубок. – Еще?
Эту информацию, несомненно, требовалось запить.
Я приняла кубок из рук Никиты. Как же невозможно волнующе оказалось соприкасаться с ним пальцами! А потом пить из этого кубка, глядя в глаза своему Волку.
– Сейчас начнется, – прервал молчание Никита – и я отвела взгляд. Только тогда почувствовала, как сильно, до боли, колотилось мое сердце.
К этому времени «сцена» преобразилась. Теперь по периметру руны стояли и сидели молодые Волки. У многих из них в руках были кубки наподобие моего. Велись тихие разговоры, то и дело раздавался смех. Нежный ветер раздувал пламя, смешивал в воздухе запахи мха, диких трав и сосновой смолы, трогал мое разгоряченное лицо. Я улыбалась.