Не нахожу ни одной зацепки, ни одного намека на то, что Крис могла бы оказаться не просто девицей, сдавшей мне квартиру. А если так, на кой мне разведенка? Словно прочитав мои мысли, Крис приподнимается на локте.
— Милый, а что ты делаешь?..
От этого обращения меня передергивает.
Ее взгляд полон любопытства и нежности — той самой ее разновидностью, с которой смотрят на детей. В утреннем свете она выглядит старше лет на десять. Волосы взлохмачены. Никаких шпилек.
Задвигаю полку с ее документами и натягиваю джинсы на голое тело.
— Ищу место для моих вещей. Блокноты, ручки… — и понеслась фантазия. — Я писатель. И… мне нужно уединение, — за руку вытаскиваю ее из кровати. Всучиваю шелковый халатик.
И это я вежливый. Пусть я ничего не помню из Провала, но уверен, что не собирался приглашать Крис пожить на моем арендованном наблюдательном пункте.
— Ты у кого теперь живешь?
— У Лося… — Набрасывает халат на плечи. — А я читала твои книги? — Ее глаза все еще восторженно распахнуты.
— Конечно, читала, — выталкиваю ее за двери. — Одна из них у тебя на полке.
— Академка?! — она окончательно просыпается.
— Да-да, книга… об академии, — я на всякий случай выдерживаю небольшую паузу, чтобы понять, не напутал ли чего. — Публикуюсь под женским псевдонимом, — и, предваряя вопрос, скороговоркой добавляю: — Но назвать его не могу — договор с издательством заставляет хранить эту тайну. А ключи отдай, — я с некоторым опозданием демонстрирую дружелюбную улыбку. — Пожалуйста, — не дожидаясь, пока Крис решит, как реагировать на мою просьбу, запускаю ладонь в кармашек ее халатика и извлекаю связку. — Я сам тебя найду. Позже.
Все!
Выдворяю Крис и, насвистывая «Чижика-пыжика», направляюсь на кухню. Там я тоже планирую провести обыск. Для начала — на предмет наличия кофе.
День уже выстроен у меня в голове. Сначала еду с Лосем на карьер — на всякий случай гляну, что мы там закопали. Потом мотнусь в отель, попытаюсь узнать, куда уехала Лесс, и не оставил ли в номере я-из-провала что-нибудь себе на память. Затем вплотную займусь домом напротив. Сделаю пометки в блокнот по каждому окну, к кому-то из жильцов загляну в гости. И этот день, такой четко-спланированный, насыщенный, многообещающий, просто обязан начаться с чашки крепкого кофе.
Распахиваю дверь на кухню — и застываю. За столом у приоткрытого окна, раскуривая трубку, сидит Верин отец.
Сравнимая квартиры с ячейками сот, я как-то упустил, что моя ночлежка тоже доступна каждому.
Так и стою с округленными глазами. Более глупо я бы выглядел только без джинсов.
Падаю на стул, вытягиваю ноги. Испытываю какое-то дурацкое чувство из детства, когда не знаешь, куда деть руки. Засовываю их в карманы.
Нет смысла спрашивать Охотника, как он проник в квартиру, если его дочь еще школьницей вскрывала замки одной лишь шпилькой. Дядя Юра тоже не считает нужным пускаться в объяснения. Он раскуривает трубку, глядя на меня так, словно это я собираюсь что-то ему рассказать.
Верин отец из тех людей, в присутствии которых начинают давить стены. И трудно понять, откуда берется это ощущение. В его облике нет ничего особенного. С виду — обычный мужик за пятьдесят. Даже летом ходит в сером облегающем джемпере, глядя на который никогда не поймешь, он новый или уже десять лет как ношеный.
Крепкое телосложение. Седина в коротких волосах. Обветренная кожа. Черты лица заостренные, резкие, совсем не похожи на плавные линии дочери. Возможно, все дело в глазах, в их холодной прозрачности — словно в колодец заглядываешь. И в какой-то неспешности движений, что ли. Кажется, он никогда не торопится, не суетится, а чего-то выжидает. Может, того момента, когда собеседник, придавленный стенами, заговорит?
Держа меня на мушке своего взгляда, он выпускает к потолку струю густого дыма. Я взгляд выдерживаю. И все-таки мне не по себе в его присутствии. Он мудрее, опытнее и проницательнее. Уверен, он знает много такого, о чем я и понятия не имею. Но главное, мне кажется, он и обо мне знает больше, чем я сам, а это крайне паршивое чувство.
— Кофе угостишь? — его хрипловатый голос выводит меня из состояния умственной невесомости.