Я хочу, хочу, хочу больше — но, кажется, уже не могу произнести это вслух.
Только Никита все равно слышит. Широким движением руки смахивает со стола жестянки и коробки и переносит меня туда. Мне кажется, я в полубреде, где реальность соткана из темноты и полутеней.
То, что я чувствую, — болезнь, безумие, исступление. В уголках глаз собираются слезы. Я прикусываю себе губу, чтобы прервать крик. Тело Никиты мгновенно отзывается на мои внутренние спазмы, и к нашим переплетенным пальцам, переплетенным стонам добавляется тугое, обоюдное переплетение животного удовольствия, утоленной жажды и пронзительного человеческого восторга.
…И вот теперь, когда мы, обессилив, сплавились в единое целое, когда понять, где чьи руки и ноги, стало невозможно, и дыхание, кажется, слилось, я поняла, что к этому мигу шла всю свою жизнь. Во мне больше не осталось ни сожалений, ни сомнений, ни обид. Я рядом с человеком, которого безумно люблю, который создан для меня и ради меня. Моя жизнь навсегда и полностью принадлежит ему.
Мы лежали, не двигаясь, но меня все еще штормило и крутило, словно в водовороте, и выбросило на берег только тогда, когда с улицы донеслись пьяные голоса.
Никита крепко прижал меня к себе, и мы опустились со стола на пол. Вскоре голоса стихли. Я так и уснула у него на груди. Не помню, что мне снилось, но впервые за долгие годы мои сны были спокойные и счастливые — как в детстве.
Алекс
После осмотра номера возвращаюсь в Пинск на таком автопилоте, что при въезде в город выключаю дальний свет, лишь когда мне сигналят фарами. Все прокручиваю в голове сцену похищения Лесс, думаю, что упустил.
Ну кому она сдалась? Для чего? О чем не захотела мне рассказать?
Конечно, доверия я не заслужил. Но почему бы просто не попросить о помощи?.. Едва успеваю проговорить про себя эту фразу, как со всей силы врезаю по тормозам. Джип еще пару метров скользит по дороге и застывает в облаке пыли.
Я вываливаюсь из машины в остервенелый вой автомобильных сигналов и смрад паленой резины. Не закрывая дверь, не оглядываясь, несусь к улочке, зажатой между пятиэтажками — туда, где я только что видел Веру.
Выскакиваю из-за угла — и застываю. Ее нет! Ни ее, ни того парня, кто шел рядом.
Улочка убегает вверх, пересекается с другими, менее освещенными, и скатывается с горы.
Они могли зайти в любой жилой подъезд, заскочить в любое кафе, свернуть в любой переулок.
Бросаюсь к первой же двери, возле которой заметил Веру. Влетаю в бар — помещение на пару столиков. Веры нет.
Выскакиваю на улицу, тараню следующую дверь — коридор офисов. Веры нет.
Снова улица. Мутные сумерки. Редкие прохожие.
Сердце колотится. Втягиваю носом воздух, словно хочу почуять ее запах. Паника сжимает меня в тиски. Я потерявшийся в лесу мальчишка, не знаю куда идти, во все стороны — сосны, любой путь может оказаться неверным.
Бегу вверх по улице. Останавливаюсь у последних домов. Передо мной открываются квадраты гаражей и бараков, кое-где обозначенных прорезями фонарного света. Вдалеке гудит дискотека, прожекторы ощупывают небо. Голова пустая, гулкая, но ощущение такое, словно меня только что посетила гениальная мысль. И я, ведомый этой призрачной идеей, которую даже не пытаюсь сформулировать, направляюсь на дискотеку — так, словно мне больше некуда идти.
В ангаре, переделанном под клуб, душно, накурено. Музыка вибрирует в грудной клетке. Жестами заказываю себе бутылку пива и разворачиваюсь на барном стуле, чтобы видеть зал. Опираясь локтем о стойку, цежу пиво. Облизываю сухие губы. То, что я ощущаю, сложно описать словами — это уже за гранью обычного мира. Кажется, будто во мне созрел невидимый душевный орган, настроенный на волну Дикарки. Только я совсем не умею им управлять.
Мне кажется, я чувствую присутствие Веры.
Но не так, словно я вот-вот увижу среди причесок ее волосы, затянутые в узел. А так, словно она была здесь или скоро будет. Я чувствую ее связь с этим местом. Или брежу, что также не стоит сбрасывать со счетов.
Пытаюсь то сосредоточиться, то расслабиться, но четче «сигнал» не становится. Я просто ощущаю Веру, как соль в воздухе приморского города. Она везде — и нигде.