Рядом с ним у меня исчезло чувство неловкости. Не было запретных тем, тайных страхов. Поэтому, заметив аптеку через дорогу, я спросила:
— Возможно, после этой ночи нам стоит заглянуть туда?
Несколько секунд Никита разглядывал витрины аптеки.
— Разве что на будущее. Пока противозачаточные не нужны, у тебя не фертильный период, — он перевел на меня улыбчивый взгляд и некоторое время явно наслаждался моим замешательством: — Я врач, который к тому же отлично чувствует твою физиологию, помнишь?
Кровь прилила к моим щекам.
Все же к такому уровню откровенности мне еще предстоит привыкнуть.
Но я быстро справилась.
Никита пил кофе маленькими редкими глотками и смотрел на меня — жадно, словно не мог насмотреться. Дразня его, я вынула шпильки из прически и тряхнула головой, чтобы волосы рассыпались по плечам, как в кафе, в первый вечер моего похищения. Никита застыл. Затем отставил стаканчик на скамейку — очень быстро, кофе забрызгал ему пальцы — и бросился ко мне. Как ураган. Как волк.
Не знаю, как передать словами это чувство — когда время останавливается, когда исчезает потребность дышать, когда ты вся — горячее пульсирующее сердце. Идеальное состояние несуществования, полного растворения в любимом человеке и при этом абсолютной целостности.
А еще это называется поцелуем.
Я ощущала вкус кофе на его губах, и, казалось, ничего вкусней никогда не пробовала.
Никита внезапно прервался.
— Почему ты вчера не сбежала? — спросил он.
Я улыбнулась от уха до уха.
— У меня было много причин. Но в самой главной я очень долго не могла признаться даже самой себе — мне никуда от тебя не деться. В Волчьей деревне или городской квартире — чтобы жить, мне нужен ты.
Никита уперся лбом в свою руку, лежащую на спинке скамейки. Совсем другой реакции я ожидала после такого признания.
— Нам нельзя возвращаться в деревню, — глухо произнес он.
И я подумала, что снова ошиблась. Снова его недооценила. Он не стал беспечным, как мне показалось. Теперь ему приходилось думать двоих.
— В деревне мне угрожает опасность? — как можно спокойнее спросила я.
— Я не знаю, что ждет тебя в деревне.
Он поднял голову, и я поняла, что научилась читать его взгляды. В этом отразились и любовь, и боль, и решимость. Он брал мою судьбу в свои руки? Еще сутки назад я даже не знала, что об этом можно мечтать.
— И куда мы пойдем? — сбиваясь, спросила я.
Снова одни через леса, как в самом начале.
— На север. Точнее, на северо-запад.
— Тебе отдали новый приказ? — осторожно уточнила я.
— Нет. Теперь я сам отдаю себе приказы.
— Но… — я с трудом верила своим ушам. — Тебя же изгонят.
— Теперь это не имеет значения.
Значит, мы оба стали беглецами.
Я отхлебнула кофе. Он был отвратительно холодным.
Алекс
Не знаю, от чего я просыпаюсь — от мелодии телефонного звонка или солнечного света, который, отражаясь от оконного стекла, режет мне глаза. Морщусь, щурюсь. Не глядя на дисплей, подношу мобильный к уху. Дядя Юра. В его монологе — сухом, бесстрастном — проскальзывают такие паузы, что я начинаю чувствовать себя его нашкодившим сыном. Подчеркнуто вежливо, еще хрипло, спросонья, прощаюсь и сбрасываю вызов. Не хочу уходить. Словно снова ее теряю. Словно это неправильно.
Но я поднимаюсь и иду.
В квартиру возвращаюсь часа через полтора, после того как нахожу на штрафстоянке свой джип. Не раздеваясь, разваливаюсь на диване. В комнате висит тяжелый запах курева.