И все же… Если бы верил в Бога, сейчас я поблагодарил бы его.
Глава 17. На паузе
Вера
После такого душа влюбленным остается лишь переплестись телами и уснуть. Как же мне хотелось именно так и поступить! Но когда мы вернулись на кухонный диван, я свернулась калачиком, прижалась щекой к еще влажной груди Никиты — мне в ухо гулко и громко стучало его сердце — и прошептала:
— Как моя мама узнала о Волках?
Он моргнул в замешательстве. Его сердце забилось чаще.
— Я не должен был вчера… Вот так…
— Это не ответ.
Никита прикрыл глаза.
— Ты не от меня должна это услышать.
— Нет, именно от тебя. Только от тебя. Пожалуйста.
Он долго молчал, а я ждала. Вот уже сумерки наполнили кухню, ожидание стало тревожным и тоскливым, но я не торопила моего Волка.
— Твоя мама изучала диких животных, — наконец начал Никита.
Я это знала, помнила. Она неделями пропадала в лесах с группой таких же сумасшедших биологов. Да она проводила в лесу больше времени, чем папа-охотник! Но все это было давно, мне еще и десяти не стукнуло.
— Однажды осенью во время очередной экспедиции она набрела на хутор, не обозначенный на карте, — Никита повернулся на бок и подпер голову рукой. — Переночевали. А на утро уйти не смогли — ливень. А вокруг — болота. Дожди шли неделю, и экспедиции пришлось остаться на хуторе до заморозков.
Так волнующе, так странно было нащупывать в этой истории о маме точки соприкосновения с моей жизнью. Я помнила, мамину группу тогда искало полгорода, это было страшное время. Спустя несколько недель где-то среди болот ее нашел мой отец.
Никита рассказал, что в той деревне она остановилась в доме, где жило три поколения Волков. Мама наблюдала за детьми, которым ползать на четвереньках нравилось больше, чем ходить. За женщинами, которые в безлунную ночь видели так же хорошо, как при солнечном свете. За мужчинами, которые в драке готовы были глотку друг другу перегрызть, но замирали, едва заслышав отклик старосты. В этой деревне не было ни электричества, ни замков на дверях, ни калиток и оград — только загоны для животных. У жителей не было ружей, и по болотам они ходили и в ночь, и в дождь, хотя волки временами выли так близко и надрывно, что сердце леденело.
И вот мама, несколько недель наблюдая за жителями той деревни, пришла к выводу, о котором ей и рассказать-то было некому — кроме моего отца. Но даже он не поверил. Тогда мама сама продолжила изучение Волков. Она снова и снова возвращалась туда: разговаривала с обитателями, узнавала их обычаи, уклад жизни. Волки захватили ее полностью. Каким-то невероятным образом она сумела проникнуть в их души и убедить зверодухов, что существует возможность однажды выйти из тени, не единицам вроде Никиты или Рустама, а всем, кто захочет, и жить рядом с людьми открыто. Моя мама хотела изменить мир.
Растерзанная эмоциями, я уткнулась лбом в Никитину грудь. Я верила каждому его слову. Его история проникала в меня, как яд, причиняла боль. Я знаю, что чувствовала мама — трепет открытия, шок, азарт узнавания. И любовь.
Эта сумасшедшая идея о равенстве зверодухов и людей привлекла внимание Санитара. Он пригласил мою маму в свою деревню и поселил ее в нашем с Никитой доме — единственном строении, пригодном для жизни человека. Потому что когда-то этот дом и был построен для человека — в нем жила Никитина бабушка.
Есть вещи, которые обязаны случиться, и весь мир перестраивается так, чтобы задуманное произошло. Меняется расписание самолетов, извергаются вулканы. Или Никитин отец, хирург «Красного креста», который больше двух лет не приезжал в деревню, вдруг решает навестить сородичей. Вот так и вышло, что Никитин отец и моя мама оказались в одном доме и несколько дней жили через стену — как мы с Волком. Этих дней хватило, чтобы они разрослись друг в друге так, что уже и не разорвать.
Никита сел на край дивана, оперся руками о колени и опустил голову. Я обняла его сзади.
— Думаю, никто из них не ожидал того, что случилось. Но разве с этим можно бороться? У меня вот тоже не получилось, — он горько улыбнулся. — Чтобы остаться вместе, мой отец должен был отказаться от стаи, а твоя мама — от семьи. Я не знаю, что это такое, отказаться от своего ребенка. И не уверен, что твоя мама на самом деле была на это способна. Но знаю, каково Волку отрубить свои корни. Наверное, нечто похожее чувствуешь, когда из тебя живьем вырывают внутренний орган. Это безумно больно. И это меняет тебя. Но дело в том, что тяга Волка к той единственной женщине, которую он выбрал, сильнее привязанности к стае. Поэтому Волчьи союзы никогда не распадаются. Не надо, не плачь… — Никита прижал меня к себе.