Открываю холодильник. В темноте электрический свет режет глаза.
Да тут полно еды!
Откусываю кусок сухой колбасы. Жуя, прислоняюсь к столу, освещенному луной. Вот здесь они сидели. Допустим, он — слева, она — справа. Уходить из квартиры не торопились — ведь там, у подъезда, стоял я.
Какое-то время они проторчали на кухне. Пора бы поспать, набраться сил, но куда там — нервы у них на пределе. Тогда что они делали здесь, после того как обсудили план побега? Вели светские беседы? Это вряд ли. Дикарка не слишком разговорчива, а ее спутник и подавно. Так что Вера, возможно, решила улизнуть. Куда? Столько времени провести в глуши, затем почти двое суток в бегах. Я бы на ее месте отправился в душ.
Встаю, иду так, как шла Вера. Задеваю колено Волка, как это, наверное, сделала она — проход слишком узкий. Вот моя Дикарка в ванной. Закрыла за собой дверь? Задвигаю защелку, отодвигаю… Не знаю, не вижу этот момент. Пропустим его. Дальше она раздевается.
Надо бы «промотать» такие кадры, но не могу. «Наблюдаю» за тем, как она стягивает через голову майку. Не знаю, был ли на ней лифчик, но я «вижу» ее без него. Майка падает к ногам. Волосы рассыпаются по плечам, прикрывают нежно-розовые ореолы сосков.
Я псих, теперь вне всякого сомнения, потому что завидую этим локонам, хочу сам касаться ее груди. Впрочем, что мне мешает сделать это с воображаемой Верой? Так что я прерываю следственный эксперимент и представляю, как дотрагиваюсь кончиками пальцев до ее мягких, нежных сосков — и они тотчас сжимаются. Очень медленно по очереди захватываю их ртом. Целую Дикарку в шею, когда она запрокидывает от удовольствия голову. Поднимаюсь поцелуями к ее подбородку, кусаю его, провожу языком по губам. Прижимаю ее с такой силой, чтоб поняла — она только моя...
Вот я снова один в черной полуночной ванной чужой квартиры. Ладно, Вера, уходи, не отвлекай, дай посмотреть на тебя вчерашнюю, настоящую.
Но она не уходит.
Стоит посреди ванной, наивная, доверчивая и смущенная. Она напугана своими чувствами и внезапным желанием открыться мне. Потому что еще никогда ни к кому не испытывала того, что сейчас чувствует ко мне.
Мое сердце колотится, ладони влажные, губы внезапно пересохли. Я медленно расстегиваю ремень, глядя ей в глаза. Вижу, как расширяются ее зрачки, и слышу, как учащается дыхание. Резким, четким движением выдергиваю ремень из джинсов. Крепко стягиваю им запястья Веры и жестом даю понять, что она должна лечь на коврик. Хотя я так зол на Дикарку из-за поведения в магазине, что мог бы заставить ее опуститься и на холодную плитку.
Вера слушается, я сгибаю ей ноги и развожу их в стороны. Какое-то время просто стою на коленях, любуюсь ее телом, наслаждаясь ее открытостью и доверчивостью.
Она — моя.
Я играю с ней до тех пор, пока у нее остаются силы.
После отпускаю.
Дикарка выскальзывает из моих объятий, чтобы принять душ. Заходит в кабину, включает воду...
Теперь уже наяву, но все еще со сбившимся после видения дыханием, я нащупываю в темноте кран и поворачиваю ручку. Отступаю, чтобы падающая с высоты вода не забрызгала меня, и замираю. Потому что узнаю этот звук. Я помню его до малейшего нюанса. Звук, который я услышал перед тем, как попасть в предпоследний Провал. Не шум дождя, не душ, включенный в эмалированной ванной. А шум воды, падающей на стеклянные стенки душевой кабины.
И теперь, уже помимо моей воли, перед глазами, словно кино, прокручивается продолжение следственного эксперимента. Я «вижу», как входит Волк, раздевается, ступает в душевую кабину. «Вижу», как он пропускает Верины волосы сквозь свои пальцы. Как намыливает руки и кладет их на ее плечи, а потом разворачивает Веру к себе… Это происходило здесь, в этой самой ванной.
Меня сгибает пополам, словно от удара в живот. Я, будто астматик в поисках баллончика с лекарством, пытаюсь нащупать пальцами выключатель — потому что сейчас мое лекарство — свет. Щелкаю выключателем, жмурюсь.
Свет отражается от черной плитки, пляшет на позолоченном кране.
Та самая ванная из моего видения.
Все произошло именно здесь.
Опускаюсь на пол, трясу головой — пытаюсь отделаться от наваждения.