Может быть, ее все еще можно спасти. Но не спа-отелем и даже не клеткой. И не умерщвлением одного-единственного Волка. Действовать нужно глобальнее и мощнее. Я знаю, с чего начать.
Дожидаюсь, пока Волк и Вера, бредущие, словно парочка пьянчуг, скроются из вида, и возвращаюсь к своей машине.
Глава 21. Ориентир
Вера
До города мы добрались без приключений, что лишний раз подтвердило — Никита переоценивал опасность. На вокзале купили билеты до Тобольска. По счастливому — или несчастливому — стечению обстоятельств поезд отправлялся уже через четверть часа. Нам не пришлось мозолить милиции глаза на вокзале, но мы и поесть не успели. От мыслей о вагоне-ресторане у меня выделялась слюна.
Уже на перроне перед самой посадкой Никита положил руки мне на плечи и заглянул в глаза.
— Послушай, пожалуйста… — он был слаб настолько, что я не понимала: его ладони на моих плечах — попытка привлечь внимание или способ не упасть? — Тебе кажется, что ты приняла правильное решение. Но это не так. Ты не представляешь, что тебя ждет, — он все так же болезненно-настороженно оглянулся. — Мы едем в Тобольск. Это Сибирь. Двое суток в поезде. После Тобольска — на попутках, а затем — пешком, почти сутки, через сибирскую чащу — а это совсем не тот лес, к которому ты привыкла. Настоящая ссылка….
— Как у жен декабристов. Я еду.
Никита тихонько застонал и обнял меня крепко и как-то… безысходно, словно я все-таки решила остаться в городе. Я поспешила заскочить с ним в вагон.
В купе мы были одни.
Волк нервничал все больше. Он сказал, что, кажется, узнал на перроне человека, которого когда-то видел с моим отцом, и тот сел в поезд. Я ответила, что нужно просто поесть — и все встанет на свои места. Но он запретил мне выходить из купе.
Проводница принесла нам чай с печением. Никита съел две пачки, но словно не чувствовал этого. Бесконечно вглядывался в окно, вздрагивал от малейшего шума. Я смотрела на его похудевшее, бледное лицо, и мое сердце обливалось кровью. Голод словно обгладывал Волка изнутри.
Я решительно встала.
— Принесу тебе еды из вагона-ресторана.
— Нельзя! — Никита схватил меня за руку, очень больно, и не отпускал до тех пор, пока я снова не села.
Дальше — хуже. Он настоял на том, чтобы мы сошли с поезда на ближайшей станции. Я согласилась, едва сдерживая слезы. Вместо сна на чистом белье, вместо горячей еды и спокойствия нам предстояло снова бесконечно идти, ловить попутки, спать под открытым небом. Я бы выдержала — будь в этих мучениях необходимость. Но, возможно, из поезда нас выгнала только мнительность моего Волка. Теперь я уже и не пыталась до него достучаться — Никита больше не слышал меня.
Ловить попутку пришлось долго — мы выглядели как бродяги. Водитель фуры угостил нас бутербродами. Бутерброды и печенье — вот вся наша еда в этот день. Через три часа мы остановился возле кафе, но, вместо того чтобы поесть, Никита потянул меня к другой машине.
— За нами едут, они близко, — повторял он.
Теперь это стало навязчивым бредом. А у меня, безумно уставшей и истощенной, больше не было сил сопротивляться.
В попутках мы провели еще трое суток. Ели в машинах — покупали провиант у водителей, и все это исчезало в бездонном желудке Никиты. За баснословную сумму — наши последние деньги — Никита купил у дальнобойщиков две теплые куртки.
Спали мы тоже в машинах. Хотя полузабытье Никиты было трудно назвать сном. Он закрывал глаза и через несколько минут открывал их, шарил по кабине невидящим взглядом и снова проваливался в сон. Иногда мы по нескольку часов не могли поймать попутку, просто брели вдоль дороги.
Мне казалось, это никогда не закончится. Я стала путаться во времени и событиях. Что я видела? С кем общалась? Мы все время двигались вперед. Это и осталось у меня в памяти — движение, а не образы.
Однажды ближе к полудню мы вышли из грузовика — отправились прямиком в лес, который казался неприступной стеной. Волк ворвался в эту чащу, словно ледокол в толщу тороса. Своим телом он прокладывал мне путь, но шел все медленнее, иногда спотыкался, однажды просто упал — но сразу поднялся и, шатаясь, двинулся дальше. Иногда живая стена расступалась, и мы оказывались на опушках, где делали короткие привалы.