Под навесом стоял топчан, а на топчане гнило какое-то тряпье… ох, судя по вони, не тряпье. Я подобрал на полянке обломок ветки и осторожно отодвинул палочкой ткань. Так и есть, труп, и, судя по запаху, не очень свежий.
— А что тут?.. — прискакал через двор Джефферсон и, увидев топчан, замер испуганным столбиком.
Я шуганул его, чтобы возвращался к фургону, и потянул на себя заднюю дверь. Она легко подалась, и я отшатнулся: в лицо мне удалила еще большая вонь: здесь блевали, дристали, а к тому еще, кажется, и умерли. Идти туда не хотелось, но я поплотнее прикрыл нос и нырнул внутрь дома.
В задней комнате на земляном полу, в подсохшей зловонной луже лежала мертвая женщина. Комната была обставлена очень скупо, вместо мебели большей частью ящики, прикрытые, впрочем, всякими салфеточками. В углу стояли две корзины с разворошенным барахлом, и я подумал: а не вещички ли это сестер Сайкс?
Я пошел дальше и в передней комнате на топчане увидал мужчину — не то недавно помершего, не то в беспамятстве. Я прислушался и присмотрелся. Сквозь гудение мух дыхания было не слышно, но рубашка на груди вроде мерно шевелилась.
В этой комнате было гораздо чище, но помойное ведро ароматизировало воздух не хуже лужи.
В комнате послышался какой-то клекот — вроде бы со стороны мужчины. Оглядываясь на него, я нащупал крючок на двери и вывалился наконец на свежий воздух.
Логан и Джефферсон тревожно смотрели на меня.
— Холера, — выдохнул я. Отдышавшись, я скомандовал: — Логан, езжай на Пото-авеню, привези доктора. Гофман, кажется, жив еще, но краше в гроб кладут. А может, и не холера, — добавил я, подумав. — Я не доктор, чтобы диагнозы ставить.
Логан развернул фургон, но прежде, чем он подхлестнул лошадей, я вспомнил и попросил оставить мне оружие.
Джефферсон пошарил в ящике и приволок мне револьвер. Я сунул его в карман куртки.
Фургон покатил к перекрестку, а я, подперев обе двери деревяшками на всякий случай, тоже пошел в ту сторону, присматриваясь к участкам соседей. Джефферсон вприпрыжку шел рядом со мной и понятливо помалкивал.
Ближний дом, теоретически отделенный от крайнего Двенадцатой улицей (фактически там стоял столб с дощечкой, на которой была полусмытая надпись суриком), оказался пустым. Я попробовал заглянуть в полуоткрытое окно, опасаясь той же холерной вони, но тут такими страстями не пахло.
Во дворе следующего я увидел девочку-подростка, которая нянчила куклу и голопопого живого младенца, но когда я попробовал с ней заговорить, она подхватила обоих своих питомцев и спряталась в доме. Никто из взрослых на шум не вышел.
Дальше был перекресток Гринвуд и Одиннадцатой. Я посмотрел вокруг. До войны город заканчивался где-то в районе Девятой, дальше только вдоль Гринвуд-роуд стояли дома, а в войну район между Девятой и Одиннадцатой начали обживать беженцы. Редко у кого были средства, чтобы строиться всерьез, да и смысла особенного не было всерьез строиться: война все-таки. То стреляют, то жгут, то индейцы набегут, как-то так. Юнионисты, когда пришли, отгородили себе для постоя район между Пятой и Восьмой, там у них что-то вроде второго форта получилось за баррикадами, а прочий люд выживал как мог. И строил жилье из чего мог, очень вольно импровизируя на темы землянок, палаток и сарайчиков. Халупа Гофмана на фоне этих лачуг казалась чуть ли не Букингемским дворцом. В общем, трущобный райончик, прямо таки гетто, разве что живут тут белые.
Я выбрал ближайший салун и зашел в совершенно пустую распивочную. Салунщик, услышав наши с Джефферсоном шаги, выглянул из задней комнаты, молвил: «Я сей момент!..» и исчез. Пару минут спустя он все-таки вышел к нам.
— Пиво свежее, — сообщил он. — Только что доставлено.
— Виски, — попросил я, кладя на стол монету. — Двойную.
Он налил, я опрокинул стаканчик на ладони и тщательно протер руки.
— Еще двойную, — попросил я, пока он не отсчитал сдачу.
— Если вам для обтирания, то могу предложить индейский самогон, — невозмутимо сказал салунщик. — Он ядренее.
— Нет, теперь внутрь.
Он налил, я выпил.
— Последний дом по Гринвуд — это Гофман живет, мне верно сказали? — спросил я.
Салунщик подтвердил.
— Давно он тут живет? Что за человек?