Их место занимали белые, только вот оказалось, что вокруг Шермана, Гейнсвилла и Далласа хлопок выращивать можно, а вот заработать на нем практически нельзя. Ред-Ривер в районе Шермана и Гейнсвилла почти не судоходна, редкий пароходишко проберется, много хлопка не увезет. С Далласом то же самое: судоходной река Тринити становилась лишь в сорока милях ниже городка.
Так что земледелие в этом районе работало в основном только на местные нужды, а для получения прибыли новые техасцы разводили скот. Бычкам пароход не нужен, стадо своим ходом дойдет хоть в Новый Орлеан, хоть в Миссури. Далласцы, правда, мечтали о судоходном канале прямо до города или о железной дороге, чтобы возить хлопок без проблем, но эти проекты требовали денег, а какие там деньги в маленьком городке?
После революции 1848 года в эти края потянулись немцы. Чаще всего они были против рабовладения, хлопководческие регионы им не подходили по принципиальным соображениям. Одно время они пытались жить отдельными колониями, но потом просто растворились в англоязычной среде.
В 1855 году недалеко от Далласа основали колонию Реюньон утописты, последователи французского философа Франсуа Фурье. Выбранная ими земля мало подходила для сельского хозяйства, но утопистов это не смутило, фермеров среди них было мало. Зачем в одном техасском поселке столько ткачей, часовщиков и пивоваров — они задуматься не додумались. Утописты ведь, что тут скажешь… Естественно, что колония не просуществовала и полутора лет, утописты разбежались, не принеся существенной пользы для экономического развития региона.
А в Шермане с Гейнсвиллом перед войной произошло другое, более важное событие — через них прошла трасса трансконтинентального почтового маршрута. Оба городка оживились, предчувствуя перспективы, шутка ли, через континент абы кто не ездит: деньги, связи, знакомства… как-то так. Правда, и народ с Севера начал в тех краях поселяться. Всякие священники стали подтягиваться и против рабовладения проповедовать. Да и вообще всех приезжих с Севера подозревали в аболиционизме.
В общем, к началу разговоров об отделении южных штатов это был регион, где с опаской посматривали на западных команчей, с завистью на восточных хлопковых плантаторов, и с подозрением — на соседей и особенно на соседских негров. Ходили слухи, что негры могут восстать, перерезать всех белых и уйти на Запад или в Мексику искать свободные земли. Чувствовалось в регионе некоторое напряжение. Напряжение слегка снимали, иногда линчуя самых дерзких негров, и заодно еще священника-методиста повесили — а нечего народ будоражить, понаехали тут всякие.
Когда голосовали — Даллас большинством голосов был за отделение, у него уже где-то рядом подступала железная дорога, и он на нее надеялся, а вот его северные соседи проголосовали против — примерно двумя третями голосов. И когда началась война, напряжение уже начало искрить прямо между соседями. Кто из юнионистов был легче на подъем — те живенько собрались и уехали. Сотнями уезжали, так что население в не очень-то людном краю резко уменьшилось. Конфедеративно настроенные вздохнули с облегчением: нелояльные элементы убрались, трения в обществе смазались, на место убывших юнионистов потянулись свои люди — южане. Ну и рабы при них, как без них.
Нюанс был в том, что среди местных рабовладельцами были примерно десять процентов семей, а среди новоприбывших — около трети. Беженцы с Юга часто происходили из семей богатых, они привозили с собой рабов и сдавали их в аренду. К коренным техасцам эти господа относились с презрением:
«В Техасе нет общества выше уровня команчей, и нет школ, в которые стоит посылать детей», — делился мнением приехавший из Миссисипи джентльмен. Его дочь ужасалась: «Женщины Техаса курят сигары, жуют табак, нюхают табак и откидываются на двух ножках своих стульев».
Другая женщина записала в своем дневнике:
«Меня ждало длинное письмо с Джулии-стрит, рассказывающее о браке Мэри и их жизни в Камдене. Она говорит, что ненавидит Арканзас и хочет приехать в Техас. Я уверена, что она возненавидит эти места в десять раз больше. Если она мудрая девушка, она будет оставаться на месте как можно дольше. Чем больше мы видим людей, тем меньше они нам нравятся, и каждый беженец, которого мы видели, чувствует то же самое. В Тайлере нас всех называют ренегатами. Странно то, что во всем штате существует предубеждение против беженцев. Мы думаем, что это зависть, просто