Клементина опустила глаза на маленький мешочек на ладони. Ей вспомнилось, что однажды, много лет назад, она уже видела его мельком среди белья матери в комоде — месте, где отец вряд ли стал бы что-то искать, где пахнущее розами тряпичное сердечко не покажется неуместным.
Клементина снова посмотрела в бледное лицо матери.
– Ты сама собиралась этим воспользоваться, – выдохнула она. – Все эти годы ты просто ждала возможности...
– Нет, нет... – Джулия резко покачала головой, и волосы хлестнули ее по щеке. — Я никогда не покину этот дом. У меня не хватит мужества.
Клементина попыталась вернуть матери мешочек.
– Но ты можешь поехать с нами. Мы направляемся в прерии Монтаны.
Джулия тихо придушенно охнула.
– Монтана! О, Боже... Каким же капризным и сумасбродным ребенком ты всегда была, да такой и осталась! Что подумает твой молодой человек о девушке, которая потащит мать за собой во время побега? И в самую дикую глушь, никак не меньше. Можешь представить меня посреди этих ужасных буйволов и индейцев? О, дитя... – Она подняла руку и в этот раз коснулась щеки дочери. – Ты так молода. Думаешь, тебя ждут замечательные приключения, и они действительно тебя ждут, хотя, как мне кажется, не такие, о каких ты мечтаешь.
– Но, мама...
– Помолчи и послушай хотя бы сейчас. Мне нужно кое-что сказать тебе для твоей же безопасности и чтобы ты смогла жить жизнью, которую всегда знала. Для начала по крайней мере возьми деньги, поскольку тебе, вероятно, пригодится каждый цент в тот день, когда твои замечательные приключения перестанут быть замечательными. – Пальцы Джулии соскользнули с гладенькой щечки, и она вздохнула. – Я могу дать тебе только их, возьми же, даже если они и были украдены у него.
Сквозь тонкий шелк Клементина ощутила жесткость монет, почувствовала их вес. И вес всех слов, которые всегда оставались невысказанными между ней и мамой. Она представила, как вытаскивает скопившиеся фразы из сердца и протягивает их этой женщине, родившей ее на свет. «Только их я могу тебе дать». Как монеты в пахнущем розами шелковом мешочке.
– Клементина, этот мужчина, с которым ты бежишь...
– Он не такой, как отец. – Она положила тряпичное сердечко в карман плаща и подальше спрятала те слова, которые не сумела произнести. – Он добрый, веселый и нежный. Я в этом уверена. – Но на самом деле Клементина не была уверена, поскольку едва его знала; на самом деле она понятия не имела, какой он. И на нее давило плохое предчувствие, напоминающее тяжесть в животе от недопеченного теста, что он не приедет за ней. Клементина прищурилась, пытаясь разглядеть время на часах в форме лиры. – Ты не поверишь, мама, но он ковбой. Настоящий ковбой!
– О, святые угодники... Думаю, будет лучше, если ты избавишь меня от подробностей. – Джулия попыталась улыбнуться, но ладонь, которую она положила на руку дочери, дрожала. – Независимо от того, каким человеком ты его считаешь, обещай, что не скажешь ему о деньгах. Иначе он решит, что они принадлежат ему по праву, и...
Стук колес кареты по булыжникам заставил Клементину подбежать к окну.
– Быстрее, мама, потуши свет.
Маленькая черная двуколка катилась вниз по улице, ныряя то в тени, то в свет от уличных фонарей. Коляска выглядела потрепанной и забрызганной грязью, и ей недоставало верха, но Клементине она представлялась не менее волшебной, чем позолоченная карета, запряженная белыми единорогами. Девушка уронила одну спичку и сломала другую, прежде чем удалось зажечь свечу, после чего дважды махнула огоньком в окне и потушила. Затем схватила тяжелый саквояж. Она забила его до отказа — ведь не угадаешь все, что может понадобиться в такой глуши как Монтана. Клементина чуть было не рассмеялась вслух. Он приехал! Все-таки ее ковбой за ней приехал!
Она отвернулась от окна. Тени скрывали лицо матери, но Клементина услышала резкий вдох, словно та подавляла собственные невысказанные слова.
– Иди с радостью, дитя, – напутствовала Джулия. Она положила руки на виски дочери и крепко сжала ее голову. – Иди с радостью.
Клементина еще мгновение помедлила в неловких объятиях, прежде чем отстранилась. Но у двери обернулась.
– Прощай, мама, – тихо сказала она этой женщине, своей безмолвно стоящей матери, тени среди теней.
Бесшумно шагая по толстому ковру в коридоре, она прижимала тяжелый саквояж к груди, чтобы он не бился об обшитые панелями стены. Но лестница для слуг была узкой и витой, и Клементина наступила носком на подол юбки и споткнулась, выронив свою ношу. Саквояж грохнулся и загремел прямиком в кухню, а в полете раскрылся, и все содержимое вывалилось. Шкатулки с безделушками, скатанные в шарики батистовые чулки и щипцы для завивки закатились под большой блочный стол за ящик со льдом для продуктов, затерялись среди ведер с углем и топленым жиром.