24.10. Глава одиннадцатая
Глава одиннадцатая
Не люблю я дважды в одну реку, тем более, когда эта река – та самая, наша общая с Рогаликом комната. Та – да не та.
Я остановилась на пороге, никак не решаясь зайти внутрь. Обвела взглядом стены, потолок, мебель, отчаянно выискивая противоречия. Что-то, что даст мне зацепку больше не считать это место – нашим.
— Госпожа, - горничная потопталась у меня за спиной. – Времени нет. Господин желает, чтобы вы были одеты и готовы через час.
Господин желает, как же.
Мой взгляд упал на кровать, где лежало платье для моей сегодняшней церемонии. Да у меня просто дежавю какое-то.
Правда, на этот раз я узнала платье, как и чулки к нему в пару, и туфли, и даже диадему с крошечными ярко-желтыми осколками, сверкающи так, словно в камень брызнули солнцем. Я же сама придумала фасон, и выбрала цвет – темно-зеленый, глубокий.
Охо-хо.
— Что это за красный свет вокруг? – спросила горничную, когда та закончила собирать мои волосы и украшала прическу шпильками.
— Ночь, когда мы чтим Десятерых, госпожа, - с благоговейным трепетом истинной верующей, сказала она. – Говорят, что именно в эту ночь наши боги как никогда близко и ходят между нами.
Интересно, а она вообще в курсе, кто сидит внутри ее господина?
Я придержала язык за зубами, найдя утешение в том, что мой вид в зеркале был более, чем роскошным: белые островки кружев мягко струились по «V»-вырезу, отчего моя грудь казалась даже больше, а ложбинка выглядела так… сексуально и чувственно, что я даже немножко загордилась. Интересно, та искорка Рогалика, которую я увидела во взгляде Темного, оценит мой внешний вид?
За мной пришел целый эскорт таранов и, словно склонную к бегству преступницу, отвели в центральный зал. Раньше здесь стоял трон, но теперь на его месте была огромная каменная плита, вся усыпанная тлеющими символами. А в выложенном прямо в потолке круглом отверстии тускло мерцала огромная, похожая на спелое яблоко красная луна.
Граз’зт стоял неподалеку, на этот раз одетый в простые кожаные штаны и красную сорочку, которая ластилась к его телу и, словно преданная любовница, поглаживала его тело от малейшего движения. Увидев меня, он дал таранам безмолвный знак и через пару мгновений мы остались одни.
— И так, Маа’шалин, - он повернул голову в сторону плиты, - полагаю, ты не помнишь, то это такое?
Я утвердительно кивнула. Хотя, наверное, словосочетание «не знаю» было бы более уместно.
— Это Скрижаль. Одна из немногих, которые уцелели после того, как мы перестали существовать в своих божественных оболочках.
Про Скрижаль я смутно помнила, что на них были высечены какие-то сакральные истины и чуть ли ни законы мироздания. А вот это его «мы» мне не очень понравилось. Не люблю, когда за меня расписываются.
— На этой Скрижали написана часть истории мира. В том числе – и о нас с тобой. Догадываюсь, что за чушь рассказал тебе Райтон, но даже, наверное, могу его понять. Немного. – Он недобро сверкнул глазами. – Тем не менее, прежде, чем стать моей, ты должна знать, что произошло на самом деле. Подойди.
Я сделала несколько шагов и поравнялась с ним, почему-то стараясь не смотреть на Скрижаль, а только в глаза Граз’зта. Так хотелось увидеть там знакомый огонек! Но кроме тьмы и холода там не было совсем ничего.
— Все, что сделала Зара – сделала ты – она делал лишь потому, что точно так же, как и я, хотела лучшей жизни для нас. Крэссы и селунэ перестали почитать Десятерых за богов, наша сила таяла, мы угасали и превращались в имена, за которыми больше не было и капли силы. Не было нашего божественного могущества. Это все равно, что в один прекрасный день остаться безруким, слепым и немым.
Конечно, под таким соусом можно подать какую угодно идею: от мира во всем мире путем раздачи шоколадок до мира в резервации и разделения всех по цвету штанов. В общем, он только начал, а я уже была настроена более, чем скептически.
— Мы – ты и я, знали, что рано или поздно мы просто исчезнем. Все к тому шло. Я предложил выход – бессмертие. Одну сверкающую душу вместо двух почти сгоревших. Тем более, что Ид’тар всегда был тем еще засранцем, и не сумел по достоинству распорядиться своими выдающимися способностями. То, что его душа томилась в заточении, было настоящей несправедливостью.