— А вы, пара оболтусов, оказались умнее, чем я ожидал, — проворчал он, взяв другой персик. — Значит, вы нашли меня. А теперь уходите.
— Мы приехали повидать лорда Хейта, — сказал Салливан, подкатывая другой бочонок и усаживаясь на него. — Ты уже отдал деньги Абернети?
— Чертов болтун Огаст. Да. Я именно так и поступил.
— Ну и?..
— И что?
Фин прислонился к стволу дерева, росшего напротив.
— Хорошая сегодня погода. Подходящий для сына герцога день, чтобы быть арестованным за воровство, как ты думаешь, Салливан?
— Нет, ветер с востока слишком силен, — подхватил Салливан. — Более подходящий день для побега, скажем, в Шотландию, пока здесь не установится тишь да гладь.
— Гм… Может, ты и прав. Как ты думаешь, Брэм?
— Я думаю, что сегодня вечером я буду у Клементов танцевать с леди Розамундой Дэвис. А вы можете гулять где вам хочется.
— Значит, ты не сделаешь попытки избежать ареста? — Салливан поднял камень и швырнул его в сторону сада. — Ты же не оставлял себе ничего из того, что брал. Вряд ли это можно считать воровством.
— Дело не в этом.
— Тогда в чем, черт побери, это проклятое дело? — потребовал ответа Фин.
— Проклятое дело, Фин, в том, что я хочу очистить свое имя. Я убил в себе идиота, каким был без всякой на то причины. Меня за это казнят. Я хочу встретить палача с поднятой головой. И единственная причина, заставлявшая меня прятаться от вас обоих, состоит не в том, что я не хочу вас видеть, а совсем в другом. Я надеюсь еще раз увидеть Розамунду, потанцевать с ней, пока еще с Боу-стрит не пришли за мной. Вот так. Теперь я сентиментален и романтичен, и едва ли меня стоит спасать.
— Но если тебя арестуют, ты уже не сумеешь еще раз сделать предложение своей возлюбленной. Что же тебе остается? Последний танец и прощание навсегда?
Брэм вскочил.
— Что же я, по-твоему, должен предпринять, Салливан? — разозлился он. — Отрицать, что я совершал дурные поступки? Обвинить в этом кого-то другого? Я был негодяем. И обязан возместить содеянное.
— Это, разумеется, честно и благородно, — ответил таким же тоном Салливан, — но что мы получаем в итоге? Косгроув остается на свободе, и некому будет оберегать твою леди Роуз.
— Вы оба начнете заботиться о ней. — Брэм подошел к Титану, сунул ему кусок сахара в рот и сел в седло. — Окажите сами себе любезность. Сегодня ночью не выходите из дома.
Салливан и Фин переглянулись, провожая взглядом удалявшегося Брэма.
— Значит, с этой минуты мы охраняем леди Роуз, — проворчал Салливан.
С мрачной улыбкой Фин покачал головой:
— Он не так сказал. Он подчеркнул, что мы должны заботиться о ней. Что, как я понимаю, означает, что мы должны сделать все возможное, чтобы она была счастлива.
— Что ж, похоже, выбора у нас нет.
Роуз, затаив дыхание, ждала, пока отец с Джеймсом не вернулись в дом со всеми долговыми расписками, которые ее брат давал Косгроуву. Облачко дыма в камине гостиной и ее обязательства перед маркизом Косгроувом рассеялись. Она примостилась на краешке дивана. Невыразимая радость и облегчение были так велики, что она долго не могла окончательно прийти в себя. Роуз сидела, сохраняя холодное выражение лица и радуясь, что все позади. В эту минуту никто не мог знать того, что она заметила в это утро: ее месячные задержались.
Она не хотела думать об этом. Одно событие сразу же после другого — это было уж слишком. Потом она разберется, не ошибка ли это, удастся ли ей действительно изменить свою жизнь, или теперь на нее свалятся новые проблемы.
— Должна сказать, — заметила ее мать, когда они сжигали бумаги, — хотя и приятно было бы видеть тебя маркизой, Роуз, репутация лорда Косгроува заставляет желать много лучшего.
— И в самом деле, — согласился ее отец. — Этот парень просто безумен, и я очень надеюсь, что наши пути больше не пересекутся. — Он многозначительно посмотрел на Джеймса.
— Да, отец, — кивнул молодой виконт с необычным смирением.
Это было плохим признаком. Предчувствие грядущей беды усилилось.
— Джеймс, не поможешь ли мне достать в библиотеке с верхней полки книгу?
— Конечно.
— Роуз, ты опять не пристроена, — заявила леди Абернети. — Репутация синего чулка не улучшит твоих шансов.
— Да, мама. — Совершенно очевидно, что ее никогда не будут считать чем-то иным, кроме как предметом товарообмена. Она хотела предоставить своим родным возможность жить собственной жизнью, как они жили до появления Косгроува. Только пусть оставят ее в покое. Она изменилась. Безвозвратно.
Как только они с Джеймсом остались одни в библиотеке, она схватила его за руку: