— О черт! — воскликнул он. — У меня неделю будет болеть живот! Здорово!
— Это только если ты выиграешь. Убери от мешка руки, малыш! — Сказав это, Брэм искоса посмотрел на Розамунду веселыми черными глазами: — Я же говорил вам, вы не потеряете ни пенни.
— Вы играете на орехи? — возмутился Джеймс, сейчас он казался ненамного старше Оскара.
— Легче для кошелька, — возразил Брэм. — Особенно если ты хочешь научиться играть.
— Я умею играть.
— Ах да. Позволь мне объяснить. Я предлагаю научить тебя играть и выигрывать, Джеймс.
— Послушайте! — возмутился брат Розамунды. Он придвинулся ближе и, понизив голос, сказал: — Я нахожу это несколько оскорбительным, Брэм!
— Тогда садись сюда и проигрывай десятилетнему. Если мне будет интересно, я могу предложить свою помощь, но только один раз. Не рассчитывай, что я сделаю это дважды.
— Но я…
— Огаст, у тебя в библиотеке все еще висит этот ужасный турецкий гобелен?
Маркиз свел брови.
— Да. И он совсем не ужасный.
— Оскар, вы с Лестером разделите мои «деньги» натри равные кучки. Мы с леди Розамундой сейчас вернемся. — Он взял ее руку и положил на свой рукав.
— Позволь…
— Я знаю дорогу, — перебил Брэм брата. — Леди Розамунда любит историю.
— В основном американскую историю, — поправила она, чувствуя, как краснеет. Хейт явно не считал разумным для нее отправляться куда-то с Брэмуэллом, и она была вынуждена с ним согласиться. Неприятностей ей и так вполне хватало.
— Американскую историю? У меня есть несколько книг о краснокожих индейцах. Они в дальнем правом углу, рядом с греческими вазами.
— В самом деле?
— Пойдемте. — Брэм потащил ее к двери. — Давайте поищем их.
— Это получилось не очень ловко, — прошептала она, когда они шли по коридору.
— Правда? Прошу прощения. Я говорил вам, что у меня мало практики.
— Да, но теперь ваша семья будет думать, что мы с вами… что-то затеваем.
— Так и есть.
— Нет, ничего нет. — Она отняла у него свою руку. — Во всяком случае, ничего нечестного.
Он улыбнулся, и улыбка сделала его лицо поразительно красивым.
— Нечестное? Какое прекрасное слово! — Он проскользнул в дверь. — Сюда.
Розамунда с недовольным видом последовала за ним. Но что бы он ни задумал, он предоставлял ей шанс что-то узнать, что угодно, что могло бы помочь ей не поддаваться страху и не растеряться при виде лорда Косгроува.
— О! — Она умолкла, увидев большой квадратный гобелен, висевший на стене библиотеки. — Великолепно! Сколько же ему лет?
— Говорят, здесь изображено создание висячих садов в Вавилоне. Я бы сказал, гобелен очень старый. Огаст знает о нем больше, но предупреждаю, что дай ему волю — и он заговорит вас до смерти.
Розамунда смотрела на яркие красные, золотые, зеленые нити гобелена. Прежнее, хорошо знакомое ей любопытство пробудилось в ней, но не древнее произведение искусства вызвало его.
— Что вы хотели рассказать мне? — спросила она. — Ведь мы пришли сюда не для того, чтобы говорить о гобелене?
— Нет, не за этим. — Он молча закрыл и запер дверь. — Я не хотел этого. — Мускул на его скуле дрогнул. — Есть другое, в чем у меня недостаточно практики.
Ее сердце громко застучало в туже минуту, когда закрылась дверь.
— О чем вы говорите? Вы передумали помогать мне?
— Нет. Я говорю о собственном самообладании. — Он перевел дыхание. — Вы сказали, что вас никогда не целовали.
Роуз вздрогнула.
— Может быть, поцелуй не должен быть таким, как поцелуй лорда Косгроува, но…
— Нет, не должен. Считайте себя нецелованной. Брэм смотрел ей в глаза. Она была высокой девушкой, это она нередко слышала от своей матери. Но все равно ей приходилось поднимать голову, чтобы встретить взгляд его темных глаз. И не в первый раз ей хотелось узнать, что он думает.
— Поцелуй — это нечто интимное, — тихо сказал он, проводя пальцем по ее щеке. — Косгроув перешел грань, за которой вы почувствовали беспокойство, и сделал это намеренно.
Сознание Роуз ухватилось за слово «интимное». Брэм сделал себя ее союзником. Выбрала бы она его при других обстоятельствах, она не знала. Несколько дней назад она была готова возненавидеть этого мужчину. Но с тех пор как девушка встретила его, он удивлял ее своей проницательностью, тактом и даже остроумием. И еще тем, что был в большей степени джентльменом, чем другие, кого она встречала.
— Вы не дали мне времени поразмыслить об этом, — продолжал он, — но я вижу лишь один способ легче переносить ухаживания мужчины.
— О, правда? — Она ощущала в своем голосе нервную дрожь. Конечно, в глубине души она надеялась узнать больше, чем порядочная леди в ее положении согласилась бы услышать.