Выбрать главу

Брэм, усмехнувшись, сел.

— Если это «Фауст», то я спрашиваю себя, заключил ли я сделку с дьяволом, или я сам дьявол. Слишком много самоанализа. А в «Макбете»… слишком много женских интриг. Что меня немного смущает.

С необычно серьезным видом Розамунда покачала головой:

— Я встречала дьявола, Брэм, и это не ты.

— Ты видишь меня только с хорошей стороны. Это необъективно.

Выражение ее лица смягчилось, и она улыбнулась:

— Почему же?

Ему так сильно, до боли, захотелось поцеловать ее, но он только плечами пожал.

— Понятия не имею, — честно признался он.

— О, начинается! — заволновалась леди Фиштон. — Садитесь, скорее садитесь.

Никто не пытался согнать его с места, и Брэм приготовился смотреть пьесу. Несмотря на все его внимание, сосредоточенное на актерах, находившихся на сцене, он слушал, как вздыхала, смеялась, взволнованно дышала или хлопала актерам девушка, сидевшая рядом с ним. Для человека, интересующегося только собой, каким он считал себя, это было поразительным открытием.

Зная, что ей пришлось пережить, да и сейчас приходится нелегко, он был чрезвычайно доволен, что пригласил ее в театр немного развлечься. Черт побери, он почти перестал думать о чем-либо, не касавшемся Розамунды. С первой же минуты, когда они встретились, все изменилось. За это он был благодарен Кингстону Гору. Если бы тот не начал этой дурацкой игры, Брэм никогда не имел бы повода познакомиться с ней.

Бесспорно, она была обещана другому, и он сделал ей предложение и был отвергнут, но это ничего не значит. Сцена поменяется. У него возникло очень странное ощущение, что вся его жизнь и рассудок зависят от этого.

Розамунда продолжала время от времени поглядывать на Брэма. Этого ей не следовало делать — потому что ее родители сидели позади нее и потому что ей не хотелось, чтобы он ей так нравился.

Она слышала, как в уголке мирно посапывает Джеймс. Хорошо хотя бы то, что он находился рядом, а не проигрывал снова деньги Косгроуву или кому-то другому, кто видел в нем легкую добычу. Уже за одно это она была благодарна Брэму. Казалось, родители не собирались мешать Джеймсу делать все, что ему хотелось, но он слушался Брэма. К сожалению, он был под пятой у Косгроува, и это было единственной причиной, по которой она могла изменить свое решение и выйти замуж за это гнусное чудовище, как называл его Брэм.

Она могла предполагать, что Брэм сбежит, поджав хвост, когда вся ее семья поведет ее к алтарю. Но казалось, сейчас он находил присутствие ее родных здесь забавным. Его догадка, что Косгроув, должно быть, сообщил что-то ее родителям, по всей вероятности, была верной, но никто не сказал ей об этом ни слова. И она не находила другой причины, заставившей ее отца просидеть в ложе всю пьесу.

Слушая героев, произносивших на сцене монологи о чувствах, любви и судьбе, Роуз желала, чтобы вопреки страданиям, непониманию и разочарованиям она могла бы в конце концов обрести счастье. Быть свободной, чувствовать и делать что ей хочется, не беспокоясь, как это отразится на ее семье, — это ли не радость? Просто иметь возможность сказать «да» или «нет» и быть услышанной.

Конечно, Джеймс делал все, что ему хотелось, и результаты были катастрофичны, хотя и не для него. А только для нее. Но жизнь еще ничему не научила брата, а ее уже научила. И она хотела… она хотела лорда Брэмуэлла Лаури Джонса, хотя ее так называемый здравый смысл подсказывал, что это не слишком удачная идея.

Он сделал предложение, потому что не желал, чтобы эту партию выиграл Косгроув, или потому, что считал это долгом джентльмена. У него были любовницы, он пьянствовал и играл в карты, не раз рисковал своей жизнью, но ему нравилось испытывать судьбу, ни к чему не относясь серьезно.

Когда начался антракт, ее трясла дрожь, возникало жгучее желание поцеловать его. В партере зрители покидали свои места, не спеша направлялись в фойе, и она встала так резко, что чуть не опрокинула стул.

— Мне нужен глоток свежего воздуха, — сказала она, когда Брэм вопросительно поднял бровь.

— Я провожу вас. — Он предложил ей руку.

Если она сейчас прикоснется к нему, пламя сожжет ее.

— Нет! — отрезала она и, подойдя к Джеймсу, начала трясти его, пока тот не проснулся: — Выйди со мной на минуту.

— Что? Уже кончилось?

— Антракт. — Она заставила его встать. — Выйдем!

— Да я иду! Ты мне оторвешь руку. Отпусти!

Когда за ними закрылась занавеска и они вышли в заполненный публикой коридор, она чуть не натолкнулась на худощавую женщину, спешившую ей навстречу.

— Извините, — сказала Роуз, — Проходите, пожалуйста.