Я приготовилась слушать Катин рассказ, в глубине души жалея, что подняла эту тему. Дурацкое любопытство навострило уши и сфокусировало внимание на Кате.
- В общем, несколько лет назад, когда мы с Артуром учились в седьмом или восьмом классе - да, точно, в начале восьмого - у него была девушка. Ее звали Оля. Они были друг от друга просто без ума. Я с первого раза поняла, что это не очередной его закидон, а серьезное глубокое чувство. Какими глазами он смотрел на Олю... Знаешь, я даже немного завидовала их отношениям. У меня-то все было глухо, как в танке. Но, не об этом речь. Они повстречались несколько месяцев, а потом... - Катя глубоко вздохнула и продолжила, с грустью глядя в окно. - Как-то Оля возвращалась домой. Она жила в частном секторе, там, за Лежневской. Старый, убогий район, никаких тротуаров. Она шла по краю дороги в наушниках и не слышала, что сзади на машине ехал этот урод, Шмятин, пьяный. Он в нее влетел на скорости. Олю отвезли в больницу, но через пять дней она умерла. Шмятина посадили. Мы ведь все его знали - молодой, вроде безобидный малый, пил только, как свинья. Вот и допился... Он в суде целый спектакль устроил - типа раскаивался. Даже плакал - вот как ему жаль было! А Оля у своих родителей одна была. Чудовищная история. Я не знала, что его уже выпустили. Что-то быстро.
- А...Артур? - выдавила я, потрясенная Катиным рассказом.
- Артур чуть с ума не сошел. Мы боялись, что он захочет сам этому уроду отомстить, но его быстро услали в колонию, так что обошлось. Я видела Артура после Олиных похорон - Маш, его лицо я никогда не забуду. Столько боли, невыносимо... Он потом весь в учебу ушел, увлекся химией, засел за проекты. Больше года ни с кем не встречался. Сейчас, видишь, ходит с какими-то девицами. Но это все ерунда, не серьезно. Не думаю, что после смерти Оли он готов к каким-то серьезным отношениям. Так что ты выбрось это из головы, Маш. Если, конечно, тебя не устроит роль - как там его приятели говорят - «цыпочки»?
- Да, они так говорят, - машинально пробормотала я.
Дальше было долгое сидение в неподвижности, незначительные слова, привычные до автоматизма действия. Я шла, говорила, отвечала на вопросы и ужинала, как заведенная музыкальная шкатулка, которая отыгрывала одну и ту же привычную мелодию. Когда завод кончился и раздался заключительный хрипловатый звук, я сидела в своей комнате, уставившись в непроницаемую черную синеву вечера за окном.
Рядом была боль. Запертая внутри, она услышала, что мелодия закончилась, и выбралась наружу. Сострадание и жалость к родителям девушки, чья жизнь так нелепо оборвалась. Боль за Артура, которому пришлось жить с грузом изуродованных смертью надежд и мечтаний. Негодование на эту гнусную, отвратительную, немыслимую случайность - смерть в четырнадцать лет. Под колесами пьяного водителя.
Я молилась, чтобы Артур не узнал о его возвращении. Как далеко он мог зайти в своей затаившейся на время, но, несомненно, продолжающей жить в его душе ненависти? Плевать, сотни, тысячи раз плевать на судьбу человека, из-за которого умер ребенок, - но Артур! Мое сердце было переполнено им. Только бы он не узнал, только бы ничего не предпринял, только бы не страдал больше.
В тот вечер мои сомнения, робость, самолюбие, стыдливость - все погасло, как гаснут фонари в полночь перед нашими окнами. Я была влюблена в Артура. Это было непонятно, просто немыслимо, но - правда. Иначе мне не было бы так больно в тот вечер, когда призраки печальных событий, вызванные к жизни по моему желанию, кружили по другую сторону окон, не желая улетать прочь.
***
На другой день - по счастью, это была суббота - я проснулась в несколько помятом, но, тем не менее, довольно бодром состоянии. Мой организм решительно отвергал застойные депрессивные настроения и обычно не позволял избыточно переживать из-за чего либо. Я по-прежнему была несколько придавлена рассказом о печальных событиях прошлого, а уж рискованное открытие о моих чувствах к Артуру так вообще заставляло чувствовать себя неловко и стыдно, как будто я в магазине стащила конфету под самым носом у доброжелательного продавца.
Я влюбилась в Артура - друга моего пока еще парня. Ну прямо типичная мыльная опера. Обычно после такого рискованного открытия героини долго и надсадно ноют на плече у подруги. В моем случае этот вариант отпал сразу, потому что Лена была не в сети. Последнее время я так редко ей писала, увлеченная своими проблемами и переживаниями, что если объявилась бы теперь и вывалила все на нее, это было бы похоже на визит к психотерапевту. Лена, в конце концов, была моей подругой, а не жилеткой для плача.