"Авиенда...", неожиданно послышался неохотный голос Илэйн, "она... она полагает, что всё можно решить насилием. Иной раз она не думает дальше ножа, который висит у неё на поясе. Ведёт себя как мальчишка, который никогда не повзрослеет!"
"Илэйн знает...", голос Авиенды прервался, затем сбивчиво продолжил: "Она знает, что красива, знает, что это даёт ей власть над мужчинами. Иногда она чуть ли не на половину выставляет грудь и улыбается мужчинам, желая добиться от них того, что ей нужно".
Илэйн задохнулась. Авиенда думает об этом так? Как будто она какая-нибудь вертихвостка! Авиенда тоже нахмурилась и открыла было рот, но Тамела сжала ей плечи:
- Ты думаешь, мужчинам не доставляет удовольствия смотреть на тебя? Голос Хранительницы Мудрости был подобен обнажённому лезвию, лицо преисполнено силы - тут не подошло бы никакое другое слово. - Разве они не разглядывают твою грудь в парильне? Не любуются красотой твоих бёдер? Ты красива и знаешь об этом. Вздумаешь отрицать это - станешь отрицать саму себя! Тебе нравились взгляды мужчин, нравилось улыбаться им. Неужели же ты никогда не улыбалась мужчине, желая придать убедительности своим речам? Ни разу не брала мужчину за руку, отвлекая его от слабости своих доводов? Ты будешь поступать так, но этим нисколько не умалишь себя.
Щёки Авиенды залила краска, но Илэйн была вынуждена слушать то, что говорила ей Виендре. И стараться не покраснеть от стыда самой. - Насилие есть в тебе. Отрицая это, ты отрицаешь саму себя. Ты никогда не приходила в ярость? Не дралась? Ты не проливала кровь? Даже ни разу не желала этого? Не думая о других возможностях, вообще не думая? Пока ты дышишь, насилие останется твоей частью. - Илэйн подумала о Таиме, вспомнила другие подобные моменты - и лицо её заполыхало как печка. Теперь к этому добавилась новая причина.
- Руки твои ослабеют, - говорила Тамела Авиенде, - ноги утратят прежнюю быстроту. Любой юнец сможет отнять у тебя твой нож, и не помогут тебе ни мастерство, ни жестокость. Лишь сердце и разум - истинные орудия. Училась ли ты сражаться копьём в те дни, когда была Девой? Если же теперь не отточишь сердце и ум, то состаришься, но даже ребёнок сумеет тебя одурачить. Вожди кланов станут сажать тебя в углу играть в куклы, а когда ты станешь говорить, все будут слышать лишь завывание ветра. Учись использовать ум, пока время для этого ещё есть.
- Красота уходит, - продолжала Виендре, обращаясь к Илэйн. - Годы заставят обвиснуть твою грудь, плоть твоя станет дряблой, а кожа - жёсткой. Мужчины, которые улыбались тебе, станут говорить с тобой так, будто ты всего лишь ещё один мужчина. Муж может всегда видеть тебя такой, какой впервые запечатлел его взор, но более никто не станет о тебе мечтать. И что - разве ты перестанешь быть собой? Тело твоё - это только одежда. Тело иссохнет, но ты - это твои разум и сердце, а они останутся прежними, разве что станут сильнее.
Илэйн покачала головой. Но вовсе не с протестом. Совсем нет. Она никогда по-настоящему не задумывалась о старении, особенно с тех пор, как пришла в Башню. Годы накладывали слабый отпечаток даже на очень древнюю Айз Седай. Но что, если она проживёт столько же, сколько и женщины из Родни? Конечно, это означало бы не быть более Айз Седай, но вдруг так всё же случится? Чтобы у женщин Родни появились морщины, требовалось крайне большое время, однако морщины эти всё-таки появлялись. О чём думает Авиенда? Стоя на коленях, та выглядела... угрюмо.
- В чём наиболее по-детски ведёт себя женщина, первой сестрой которой вы хотите стать? - спросила Монаэлле.
Это было уже проще, не так страшно. Илэйн даже улыбнулась, отвечая. Авиенда усмехнулась в ответ, мрачное выражение пропало с её лица. Снова плетения спрятали ото всех их слова, а затем освободили разом, голоса со звучащим в них смехом.
"Авиенда не позволяет мне научить её плавать. Я пыталась. Она не боится ничего на свете, но не решается зайти в воду, если там глубже, чем в ванне".
"Илэйн уплетает сладости обеими руками как ребёнок, который скрылся с материнских глаз. Если она продолжит в том же духе, то вскоре растолстеет как свинья".
Илэйн подскочила. Уплетает? Уплетает? Она лишь пробовала их на вкус, и сейчас, и раньше. Всегда только пробовала. Растолстеет? И почему это Авиенда на неё уставилась? Отказываться войти в воду глубже, чем по колено, было ребячеством.
Монаэлле закашлялась, прикрыв рот ладонью, но Илэйн показалось, что та скрывает улыбку. Некоторые Хранительницы Мудрости рассмеялись, не таясь. Над глупостью Авиенды? Или над её... уплетанием?