Прилетели сны, шурша лёгкими крыльями. Она сидела у Перрина на коленях; он так крепко прижал её к себе, что Фэйли не могла пошевелиться. На дровах в камине плясало пламя. Борода Перрина щекотала ей скулу. Вдруг он укусил её за ухо, было почти больно. Дверь распахнулась, с треском ударившись о стену, и в комнату ворвался зимний ветер. Он задул пламя в камине, как свечу. И Перрин растаял, превратившись в серую дымку, которую унёс ветер. Фэйли осталась одна в темноте, отчаянно сражаясь с ветром. Но он подхватил её и закружил, и она уже не могла отличить верх от низа. Она была одна, кружилась, как снежинка, в ледяной тьме и знала, что никогда больше не найдёт Перрина.
Она в панике бежала сквозь замёрзший лес, завязая в сугробах, падала и снова поднималась, натыкалась на деревья, но бежала дальше. Зимний воздух царапал горло, как будто осколками стекла. С голых ветвей свисали сосульки, а в вершинах леса выл и смеялся ветер. Перрин очень рассердился, она должна бежать. Она не помнила, как она это сделала, но знала, что действительно привела в ярость своего прекрасного волка. В таком состоянии люди обычно начинают бросаться вещами. Но Перрин никогда не делал этого. Он просто разложит её на коленях и отлупит, как уже сделал однажды, давным-давно. Но зачем она бежит? Она должна направить его гнев в нужное русло. И, конечно, заставить заплатить за унижение. Ну да, она иногда, можно сказать, пила из него кровь, да ведь не больше маленького тазика! И не в прямом смысле. А Перрин никогда не причинит ей вреда, она это знала. Но ещё она знала, что должна бежать, не должна останавливаться, иначе погибнет.
Если он меня поймает, мелькнула горькая мысль, по крайней мере, одна часть моего тела согреется. Фэйли рассмеялась, а земля вокруг неё скорчилась и осыпалась пеплом, как бумага, сгоревшая на свечке, и она знала, что скоро тоже исчезнет, рассыплется в пыль.
Чудовищный костёр взметнулся вверх, слизывая тьму алыми языками. Его рёв оглушал. Зачем она разделась, интересно знать? Холодно, до чего же холодно! Она лежала рядом с этим костром, но в костях был лёд, и казалось, что стоит подуть ветру, как плоть сорвёт с костей. Она придвинулась поближе к костру. Но холод остался, где-то под кожей. Ближе, ещё ближе. О Свет, горячо, очень горячо! Но почему не уходит холод? Ближе. Фэйли закричала от жгучей боли, но внутри не таял лёд. Ближе. Ближе. Скоро она умрёт. Она кричала, но вокруг была только тишина и холод.
Был день, но небо затянули серые тучи. Среди ветвей кружился снег. Дул лёгкий ветер, он проводил по коже ледяным языком. Вокруг был снег, он укрывал ветки белыми рукавицами. Голод терзал желудок тупыми зубами. Высокий костлявый мужчина с шерстяным шарфом, закрывающим лицо, влил ей что-то в рот из глинной кружки. У него были острые зелёные глаза, как два изумруда, окружённые сетью тонких шрамов. Он стоял на коленях на коричневом шерстяном одеяле. На этом же одеяле лежала она, а во второе, белое, была завёрнута. Мужчина отодвинул кружку, чтобы Фэйли успела проглотить, потом пододвинул снова. Она почувствовала на языке вкус чая с мёдом. Зубы стучали об кружку.
- Не торопись, ты не должна пролить ни капли, - мягко сказал мужчина с зелёными глазами. Это было странно: мягкий тон не сочетался с резким голосом и суровым лицом. - Они нанесли урон твоей чести. Но ты мокрозёмка, может, ты этого не понимаешь.
Медленно она сообразила, что это не сон. Сквозь серый покров теней стали пробиваться мысли, но таяли, когда она тянулась к ним. Белое одеяло оказалось покрывалом для гай'шайн. Её путы исчезли. Он забрал у неё кружку, но только для того, чтобы вновь наполнить её из кожаного бурдюка на поясе. Над кружкой заклубился пар, в воздухе разнёсся аромат чая.
Фэйли била крупная дрожь. Она завернулась поплотнее в одеяло. В ступнях, как цветок, распустилась боль. Она не могла выпрямиться. Не то, чтобы она хотела, конечно. Если выпрямиться, ноги откроются. Она думала о тепле, не о приличиях. Чего стоило сохранить хотя бы тепло! Зубы голода стали острее, а остановить дрожь было невозможно. Лёд из-под кожи никуда не делся, а от тёплого чая остались одни воспоминания. Мускулы превратились в пудинг недельной давности. Ей хотелось смотреть на кружку, которая наполнялась мучительно медленно, но Фэйли заставила себя поискать взглядом спутников.