Но леди Менину Гсост легко было обхватить в поясе пальцами и следом сломать пополам, точно сухую тростинку. Гортвогу нравились совершенное иные женщины: рослые, статные, сильные, смелые – встречающие угрозу, ощерившись клыками. Таких он всегда выбирал себе в жёны или в любовницы, и только такие могли удержать его интерес и выдержать его ласки. Поэтому леди Менина Гсост осталась лорду Гортвогу лишь другом, тогда как он для неё – сладкой, полузапретной мечтой.
Гортвог открыл бретонке очень и очень многое, однако о гостье с глазами змеи он ни разу не упомянет. Не одинока здесь будет Менина Гсост: её достославный герой не рассказал об этом ни жёнам, ни даже матери – женщине, которую он уважал и ценил превыше всех прочих. Не для чужих ушей этот его рассказ, не для чужих умов. Не для чужого суда…
В последний раз демоница явилась к нему в тот день, когда Гортвог, провозглашенный Советом Племен королем всех орков, впервые вступил в отстроенную намедни тронную залу. И змееглазая гостья уже ждала его, застыв пред пустым троном, – нагая, но в короне и с секирой на поясе, – и шрамы, испещрявшие сильное, гибкое тело, были даже прекраснее, чем её спелые груди.
Она протанцевала к Гортвогу, почти невесомо коснулась губами его щеки, и орк не подумал противиться этой ласке. Довольная, демоница шагнула назад, упёрла руки в бока и протянула мягко:
– Ты хорошо восславил меня, Гортвог гро-Нагорм, я довольна… А Малаката ты ради меня предашь?
Гортвог тогда не сдержался, взъярился, рванул вперёд – но лицезмейная ведьма с легкостью перехватила его занесенную для удара руку. Цокнув языком, она проговорила негромко:
– Напрасно ты всё ещё споришь со мной, мой славный король. Но ничего, даэдра умеют ждать.
И демоница, выпустив его руку, ушла, растворилась, скрылась в тенях… а Гортвог ненавидел себя за то, что был с ней согласен. Да, Малох-Малакат – бог отверженных, бог изгнанников. Он учил своих детей не бороться за счастье, но лишь выживать. Учил подчинению.
“Орки, – считал Гортвог, – заслуживают лучшей участи”.
– Орки, – говорил Гортвог своим удивлённым советникам, – это дети лорда Тринимака. Он обманул демона Боэтию, забрав его силы, и сделал своих детей лучше и чище, чем их порочные, хилые кузены. В Орсиниуме мы будем чтить Тринимака, наделяющего нас властью – а не Малоха, обрекающего нас на бессилие.
И Гортвог видел: с каждым лукавым словом лицо демоницы, укутанной в покровы теней, всё сильнее сочилось липкой, блудливой улыбкой.
Только Боэтия знала, что от рождения бьётся в его груди змеиное сердце.
Комментарий к Сердце змеи
Незадолго до Бетонской войны император отправляет королеве Даггерфолла Минисере письмо, рассказывающее об артефакте Мантелла; через некоторое время Гильдия воров крадёт это письмо и продаёт его королю орков. Гортвог гро-Нагорм использовал документ, чтобы добиться у императора расширения автономии Орсиниума, а также сумел извлечь немалую пользу из Деформации Запада, приняв в событиях The Elder Scrolls II: Daggerfall деятельное участие.
Менина Гсост – автор внутриигровой книги “Как Орсиниум перешёл к оркам”.
Иллюстрация (Боэта, частичная нагота): https://pp.userapi.com/c850124/v850124051/41830/feSxG2EAz1U.jpg
========== Лёгкий выбор (комментарии на полях) ==========
Истина — тень на мощёном внутреннем дворике; рябь на зеркальной глади судьбы, оставленная могучей крепостной Башней. Её не ухватишь пальцами, не вымеришь на весах, не заключишь в стеклянную колбу — можно только вглядываться, кусая губы. Что толку браться за линейки или другие хитрые приспособления, если в зависимости от времени суток, точки обзора и множества других не столь очевидных факторов нервно-неровная башенная тень может принять пугающе разные очертания?
Какая из этих теней — настоящая? Вправе ли мы вообще говорить о “настоящем”?
Среди бретонцев, народа пылкого и тяготеющего к трагическим сюжетам, бытует поверье, что на заре времён даэдра Боэтия была влюблена в Лорхана — и не простила ни Ауриэлю, ни Тринимаку его погибели. У бурных чувств неистовый конец!
Стоит ли удивляться, что в Хай Роке Боэтия наделена таким романтическим ореолом? Бретонцы любят истории о потрясениях и кровавой мести, и то, что в этой истории мстят и сотрясают основы не люди, но боги, лишь придаёт ей приятные пряные нотки.
Как бы то ни было, а теологи и натурфилософы Сиродиила, услышав подобное, справедливо возмутятся: негоже приписывать сущностям надмирового порядка человеческое мышление и человеческие мотивы! Персонифицировать их, искать сродство между ними и людьми — это, конечно, неистребимое свойство смертного разума, но слепо полагаться на данный подход не следует: наивная, искусственная псевдо-тождественность лишь затрудняет познание, сбивает с пути.
Красочные метафоры — небесполезный инструмент, если используется в меру, однако злоупотреблять его обманчиво универсальным изяществом всё же не стоит…
А впрочем, что понимают эти имперцы в путях даэдра? Данмеры, даже самые сдержанные и миролюбивые, презрительно кривят губы, сталкиваясь с подобными рассуждениями. Клетка из смертной логики, выкованная с благословения Джулианоса, не способна вместить в себя истину; понятийный аппарат, выпестованный в пыльных кабинетах и отработанный в гулких лекториях, отчаянно не соответствует реальности.
Эти законы только мешают, туманят глаза и разум — потому что надмирное существует вне смертных чувств и смертных рамок, и, чтобы приблизиться к истине, надо самому от них освободиться: выкорчевать всё ложное, иллюзорно незыблемое и самоочевидное. Боэта, что извивается сладострастно с девяносто девятью любовниками, куда ближе к сути даэдрического Князя, чем строгий, выхолощенный принцип, выведенный из ложно-логических постулатов.
Так или иначе, а Боэтии люб Лорхан… Шор, Шезарр, бешеный кот Лорхадж или же Сеп-змея, как называют его йокуданцы. Он, совершивший Первопредательство, придал движение Колесу, вырезав Спицы из костей своих павших братьев и сестёр — и сотворил мир таким, каков он есть.
Боэтии люб Лорхан и любы те, кто хранит в сердцах его вечно голодный змеиный дух: умеющие ниспровергать, жаждущие ломать и перестраивать, бесстрашно бросающие вызов судьбе; Принц Полей выбирает их себе в не-герои охотнее прочих.
А что до Гортвога гро-Нагорма, то между верностью старым устоям и новой, свободной от тягостного стыда судьбой — равно для себя и для своего народа — он выбирает второе.
И это — самый лёгкий выбор из всех возможных.
Жаль только, что милость Боэты нельзя подарить или передать по наследству: Князь по-своему дорожит своими не-героями, но всякий покой ему быстро прискучит…
К добру или к худу, а Гортвог не увидит, какая судьба постигнет созданное им королевство — его торжествующее змеиное сердце перестанет биться намного раньше.