========== Пролог ==========
За столом установилось молчание. Тихонько потрескивали в большом очаге толстые сосновые поленья. Где-то под полом шуршала мышь.
Геральт смотрел перед собой, подперев рукой заросший белой щетиной подбородок. В середине стола лежал позабытый бурдюк с паршивым вином. Лицо Ламберта не выражало ничего — частая реакция любого ведьмака и почти любого мужчины на то, что действительно важно.
Эта история была страшной, глупой, несправедливой — и одновременно с этим такой обыденной и правдивой. Наверное, у каждого из них были такие в запасе — но только Эскель умел их рассказывать.
Весемир закашлялся, достал из-за пазухи трубочку и стал набивать её табаком. Старик очень сдал в последнее время, но они не хотели ему об этом говорить. Кажется, он и сам это понимал.
Старый ведьмак похлопал Эскеля по плечу.
— Добро, сынок, — сказал он, — добро. Бывает такое, да.
Тягучее молчание снова повисло в старой столовой. Геральту хотелось прервать его.
— У меня тоже есть, — сказал он.
— Такая же? — спросил Ламберт.
— Ну…
— Давай не надо вот этого вот, — поморщился младший, — одной хватило, я тебя уверяю.
— Сам тогда рассказывай, раз такой умный. Весёлую хочешь? Давай весёлую. Ну?
Ламберт замолчал.
— Не вспоминается, — сказал он, наконец, со вздохом, — мда.
— Рассказывай, Геральт, — подмигнул Весемир, — сам знаешь, зима на то и дана. Если что грызёт — рассказывай. Легчает.
Геральт встряхнул головой, пробежал рукой по волосам, убирая их назад и заправляя за уши, потянулся.
— Да не то, чтобы грызёт, давно это было. Тогда я только первые годы, как выехал на большак…
========== Часть 1 ==========
Мягкий, похожий на муку песок струйкой высыпался из сжатой ладони и стёк по тонкой льняной ткани штанины. Молодой паренёк, явно измученный жарой, сидел в тени скалы, замотанный в светлое тряпьё. Из-под неряшливо повязанного тюрбана торчали белые волосы.
— Геральт. Геральт!
— А? — растерянно откликнулся паренёк, тупо глядя на горку песка, под которым уже наполовину была погребена его нога.
— Ты опять не слушаешь!
Он поднял мутные глаза на раздосадованного собеседника. Иссечённый шрамами мужчина в роскошном красно-белом тюрбане буравил его взглядом ярко-жёлтых кошачьих глаз.
— Извините, мастер Герт, — сказал, потупившись, Геральт, — очень жарко.
— Ничего, скоро станет полегче, — смягчился его наставник, — кстати, как по-зеррикански «извините»?
— МегхбАрдт?
— Нет, мЕхбардт. МегхбАрдт — это «дети».
Геральт обречённо вздохнул.
— Повтори.
— Мегхбардт, — он послушался.
— Нет, там не такой звук. Мехбардт. Мехбардт. Повтори ещё.
— Мехбархт?
— Нет, теперь первый звук правильно, а второй нет.
— Да как это вообще можно выучить? — пожаловался молодой ведьмак, — все эти звуки одинаковые, я даже услышать разницу не могу, не то, что сказать.
— Слушай, я попал в Зерриканию примерно в твоём возрасте и выучил. Да, не самый лёгкий язык, но постарайся, пожалуйста. Скажи «Меня зовут Геральт».
— Ар Геральт каригх.
— «Как ваше имя?»
— Каранэ ари са?
— «Как найти мастера Герта?»
— Мастер Герт ахшотхи…
— Это «когда».
Геральт задумался. Дурацкое слово никак не шло ему в голову.
— Ну, ахшотхи — когда, каранэ — «как» про название, а «как» про способ — это аг…
Геральт молчал.
— Ну, аг… — терпеливо подсказывал ему мастер.
— Не помню, — пробормотал ученик.
— Ну, «аганэ». Мастер Герт аганэ эпхинда са?
— Я ни-ког-да это не выучу.
Мастер Герт уже набрал было воздуха в грудь, чтобы обрушить на парня очередную порцию зерриканских конструкций, но к ним приблизился ещё один ведьмак одетый в серые одежды. Поверх закрывавшей грудь рубахи он носил лёгкий ламеллярный доспех, на котором огнём горел медальон с львиной головой и перевязь, утыканная рядами сверкающих в лучах солнца склянок.
— Кончай мучать своего страдальца, Герт, — усмехнулся он, — скоро выдвигаемся.
Герт ответил на зерриканском. Ведьмак, охранявший караван — Геральт знал, что его звали Маасагахэльт, — добродушно рассмеялся и похлопал мастера Герта по плечу. Тот встал и они пошли куда-то туда, где отдыхали верблюды — по мнению Геральта, потрясающе неприятные твари.
Они пахли отвратительно, постоянно что-то жевали мягкими слюнявыми губами и оранжевыми от налёта зубами, да ещё и плюнуть могли. Любимую лошадь Геральта, Плотву, пришлось оставить в Каэр Морхене, вместе с Ламбертом и мастером Весемиром. Он провёл несколько недель, третируя Ламберта и заставляя ухаживать за Плотвичкой так, как следует — иначе, если верить жутким клятвам, на которые молодой ведьмак не скупился, Ламберта ожидала незавидная участь, включающая в себя как минимум пару дюжин разнообразных зверских пыток.
Мастер Герт всегда нравился Геральту. Он выглядел как самый крутой ведьмак на свете. Мастер Герт носил сияющую серебряными шипами куртку, кожа его была светло-оливковой и на ней всегда были видны очень живописные шрамы. Руки мастера были испещрены затейливыми татуировками, которые рассказывали истории самых эпичных его подвигов. В Каэр Морхене он бывал редко, но неизменно привозил ворох потрясающих историй, диковинные специи и обжигающий, ни на что не похожий напиток, после которого иногда получалось выдохнуть пламя.
А самое главное, у мастера Герта на виске была татуировка дракона. И ещё он пел песни, как заправский бард. Половину волос он брил острым кинжалом и после опаливал настоящим огнём знака Игни, а вторая половина была заплетена в хитроумный узор из косичек. И, в отличие от всех остальных, мастер Герт был весёлым.
Нет, самое главное было то, что у них с Геральтом были похожие имена. Эскель завидовал ему смертной завистью. Они оба хотели быть похожи на мастера Герта, и Эскель даже как-то раз пытался заплести такие же косички, но только скатал свои волосы в дикий колтун, который потом обрил налысо мастер Весемир.
Очарование таяло с каждым уроком зерриканского. Геральт искренне гордился тем, что уже три года провёл на большаке и убил двадцать эндриаг, две бруксы, без счёта пустодомок и полуденниц и даже одну небольшую виверну. После этого мастер Герт пригласил его — не Эскеля! — поехать с ним в Зерриканию.
Сейчас, переходя пустыню Корат и зубря грамматику от рассвета до заката, он начинал чувствовать в этом всём подвох. Мастер Герт пугал его тем, что в Зеррикании говорят на Всеобщем настолько же редко, насколько в Королевствах говорят на зерриканском. Это звучало логично, но мастер Мааса прекрасно говорил на Всеобщем. На это мастер Герт отвечал, что, прибывая в новую страну, нужно проявлять уважение к её языку и людям. В ответ на доводы Геральта, что тот вовсе не собирается кричать на главной площади города, что зерриканский — самый ужасный язык мира, мастер Герт обычно просил его повторить спряжение глагола «быть».
На этом мозг Геральта говорил, что вбитая в него преимущественно физическим путём Старшая Речь — это предел языков, которые он может освоить, и юный ведьмак отключался от мира живых.
— Ге-ера-альт! — донёсся до него крик.
— Иду!
Он поднялся, осыпая со штанов водопады шелковистого песка, и побежал туда, куда его звали. Дневная жара начинала спадать и дикий красный диск жестокого солнца клонился к закату. Волнистые барханы абрикосового цвета тянулись до самого горизонта — пейзаж, который не менялся вот уже который день, пока они путешествовали от колодца к колодцу.
Мастер грузил последние мешки на верблюда. Многочисленные путники занимались тем же самым или уже поднимали своих животных на ноги. Рядом с Геральтом огромный верблюд, понукаемый цоканьем темнокожей женщины, распрямил мозолистые колени и поплёлся прочь, лениво жуя жвачку.
Мастер Герт хлопнул по седлу.
— Хватит ворон ловить, садись.
— А не надо что-то ещё… — растерянно начал Геральт. Мастер махнул рукой и подогнал его.