– Да, – кивнул Жермон, – врать и вешать я не умею.
– В любом случае мы опоздали, – махнул рукой Ноймаринен. – Лионель, даже выдерни я его, прибудет не раньше, чем через пару-тройку месяцев, а принимать армию, что Северную, что Западную, в ходе боев – не дело!
– Вот видите! – непонятно чему обрадовался Жермон. – Если я не понял такой простой вещи…
– То обдумай на досуге другую простую вещь. Хватит считать других умней себя. Ты давно не теньент, Жермон Ариго. И потом, боюсь, сейчас ты в моей армии – лучший…
Двадцать лет назад он мечтал о таком разговоре. Как же мерзко порой сбываются мечты…
– Монсеньор, – отчеканил Ариго, – я знаю себе цену. Вольфганг фок Варзов не просто опытнее меня. Он талантливей и умней. Я сделаю все, чтобы помочь вам и ему, но мне вас не заменить.
Рудольф просто устал. Смертельно, до одури, до головокружения. Подготовка кампании вымотала регента до предела, а тут еще нечисть, Хайнрих и проклятые землетрясения! От такого любой почувствует слабость, но это пройдет. Старый волк еще покажет зубы…
– Генерал Ариго! – Голос Рудольфа стал жестким. – Вам поручается оборона Хербсте. И потрудитесь ошибиться скорее поздно, нежели рано.
– Да, монсеньор! – с облегчением выпалил Жермон. – Разрешите выехать утром.
– Бери Райнштайнера, и отправляйтесь. – Регент вновь мерил шагами потертый ковер. – Наш разговор можешь подзабыть. До худших времен.
Повелевающий Волнами не вышел на порог. Зачем? Он все сказал, и слова его были горячи и остры. Они могли очистить рану, но не излечить. Тот, о ком говорил Первородный, захотел жить, но его убили, значит, он был опасен. Если б тот, кто топчет души любящих, захотел смерти Мэллит, как хотел смерти названного Удо, ничтожная бы боролась. Ее жизнь стала бы ее местью и ее ответом, но ее забыли. Все, даже первородный Робер.
Свеча не может гореть вечно, это и отличает ее от звезды. Счастливые зажигают в сердцах других звезды, ничтожной Мэллит это не дано. Ее огоньки умирают, едва вспыхнув, а дорога вьется и вьется… Из Агариса в Сакаци. Из Сакаци – в город Первородного. От осколков любви к бликам смерти и дальше, к холодному морю, где не будет ни Повелевающего Волнами, ни усталого регента. Только чужие и равнодушные, но она поедет. Люди севера не знают слова «нет».
– Госпожа баронесса, я счастлив сопровождать вас. – Этого воина, красивого и молодого, Мэллит видела дважды. Еще один возчик на пути поклажи. Он будет столь же честен, что и Валентин, и столь же рад сбросить груз.
– Я благодарю вас, господин…
– Джильди. Капитан Луиджи Джильди из Фельпа, – подсказал еще один человек. Мэллит помнила и его, он все время улыбался и ходил так, словно слышит песню.
– Я благодарю и вас, господин…
– Ничтожный Ротгер к услугам прекраснейшей. – Черные глаза уже не улыбались – смеялись. – Так уж вышло, что на этот раз вы достались брюнетам. Вас это не пугает?
– Нич… ничего страшного, – едва не оговорилась Мэллит, стараясь не глядеть на навязанных регентом спутников. – Не надо обо мне беспокоиться.
– Сударыня, – смеющийся не собирался прерывать забавлявший его разговор, – я беспокоюсь исключительно о благе Талига, и то лишь тогда, когда рядом нет того, кто делает это солидно. Например, Райнштайнера или регента. Вы не желаете, кстати, с ними проститься?
Вежливость первородных требовала учтивых слов. Мэллит свела брови, припоминая, что следует говорить, но регенту Талига вряд ли понравится заученное в Ракане.
– Я желаю герцогу Ноймаринену и всем близким его пребывать в добром здравии, – наконец нашлась гоганни, – и благодарю за кров и помощь.
– В Хексберг вы будете в безопасности, – седой герцог смотрел на ничтожную и улыбался, но глаза его были суровы, – а в дороге вас будет защищать адмирал Вальдес.
– Ой, буду! – Названный Ротгером выхватил пистолет. Громыхнуло. Растущая на карнизе ледяная гроздь со звоном упала на камни. – Видите, герцог, я уже начал.
– И чем же грозила нашей гостье покойная сосулька? – Стоявший рядом с регентом генерал улыбнулся.
– Она могла напасть. – Вальдес убрал пистолет. – Ледышки так коварны, особенно когда начинают таять. Командор Райнштайнер подтвердит.
– Подтаявший лед ненадежен, – командора Райнштайнера нельзя не бояться и нельзя забыть, – но это вина солнца. Сударыня, вы заслуживаете счастья, это очевидно. Желаю вам встретить того, кто заслужит вас.
– И это все, что вы можете сказать весной красивейшей девушке этого замка? – Снег ушел из-под ног, небо качнулось, став синее пронизанных светом сапфиров. Серебром зазвенел умирающий от любви лед. – Я уношу баронессу, господа! Таких женщин, если вы еще не поняли, надо носить на руках. По радуге и обратно. Жаль оставлять вас без прекрасного, но вы его недостойны, так что ступайте и займитесь чем-нибудь скучным.
– Адмирал Вальдес. – Голос Райнштайнера, звон капели, солнечные лучи. Почему ей не холодно? Не страшно? Не стыдно? – Неужели вы решили внять советам вашего дяди?
– Почему бы и нет? Дядюшка Везелли дает их столько, что какому-нибудь внемлешь обязательно. Командор, я прослежу за исполнением баронессой вашего распоряжения. Оно не только своевременно и справедливо, но и совершенно восхитительно…
Глава 5
Ракана (б. Оллария)
Хербсте
400 год К.С. 18-й день Весенних Скал
Приехал Орельен, привез письмо. В плоской гайифской шкатулке розового дерева, украшенной герцогскими ласточками и короной. Племяннику генерала-адуана следовало еще неделю прохлаждаться в «Красном баране», наслаждаясь обществом прекрасной подавальщицы, но Шеманталь-младший знал, что такое служба. Ради нее он расстался не то что с усами – с дамой сердца – и в сопровождении дюжины почти урготских гвардейцев понесся в столицу. Предъявив у Ворот Роз подписанную почти Фомой подорожную, посланец проскакал почти уже не столичными улицами и осадил коня у посольского особняка.
О срочном послании его величества доложили немедля. Принимавший гостей граф Ченизу изысканно, но торопливо извинился и поднялся из-за стола. Он удалялся в свой кабинет, оставляя дорогих гостей в обществе откормленных орехами и сливами поросят и присланной Капуль-Гизайлем лунной форели. Граф умолял его не дожидаться, но обещал вернуться сразу же по прочтении. Гости вежливо вдыхали восхитительный аромат – они все понимали, разделяли и не возражали. За Марселем последовал лишь Котик. Верный варастийским традициям пес принес желудок в жертву долгу. Господин посол едва не прослезился, но в последний момент сдержал неуместный для мужчины и дипломата порыв.
Бросив самоотверженному волкодаву пряник, граф Ченизу открыл футляр, в котором, как и следовало ожидать, возлежало короткое письмо «Фомы» и длинное – «Елены». Шеманталь честно переложил оба послания в основное отделение из потайного, куда их сунул Марсель, отправляя в «Урготеллу» очередного гонца. Мимоходом подосадовав на стражников, так ни разу и не вскрывших дипломатическую почту, посол вытащил украшенную опалом булавку и плавно отвел в сторону перышко в раздвоенном хвостике нижней ласточки, зажимая смертоносные иглы. Двойной нажим на клюв, и инкрустированная пластина сдвинулась. Писем Валме не ожидал – папенька и Дьегаррон предпочитали передавать приветы на словах, – но в этот раз в потайном отделении что-то белело. Что-то запечатанное одним из отцовских перстней. Старый греховодник стал неосторожен. Лишенный наследства отпрыск укоризненно покачал головой, бросил косящемуся на дверь Котику очередной пряник и прочел:
«Злодеяния Мтсараха-Справедливца были превзойдены в первый день Весенних Скал текущего года. Море сперва стало красным, а затем – грязным, остается уповать на то, что к осени зубаны его очистят, но грехи врагам Талига отпускать больше некому. Дурные вести верны и неотвратимы; к счастью, в распутицу они не летают, но ползают. Создатель, храни Талиг».