- Если ты станешь уходить от меня с таким счастливым лицом, я опять найму «висельников», - пригрозила Марианна. - Или возьмусь за дело сама. На поднос можешь не рассчитывать - на этот раз будет ваза. Из тех самых, «валтазаровых»…
- Лучше затрави меня философами, - посоветовал Робер и глупо и счастливо улыбнулся. - Марианна, я…
Приличный кавалер засыпал бы возлюбленную клятвами, но у Иноходца как-то не выходило. Вернее, перестало выходить, когда пришла любовь. Раньше пустенькие слова катались, как горошины по барабану.
- Что «ты»? - передразнила баронесса. - Не можешь сам мадригал сочинить, найми кого-нибудь, мне уже перед Коко стыдно.
- Марианна…
- Иди уж! - Красавица поджала губы, но обиды в черных глазищах не было. - Любезных кавалеров много, а ты такой один…
Один… И слово тоже одно. Быть последним в роду, стать одним-единственным для женщины. Тоже единственной, и гори все закатным пламенем!
Подхватить любовь на руки, поднести к окну, за которым буйствует разноцветный живой огонь… Он так долго этого хотел, потому и выдумал себе рыжую гоганни. Бедная забытая девочка, как же перед ней стыдно за неистовость счастья, и все равно радостно!
- Мы живы. - Глупости сами слетают с губ, а поздняя весна дышит счастьем. - Мы пережили зиму, и я… я никому тебя не отдам.
- Не отдавай! Если сможешь.
- Конечно, смогу. Ты… ты чего?!
- Я всегда так… От радости… Нарочно - нет, нарочно не плачу, только смеюсь. Пусти.
- Не хочу.
- Тебя ждет Ноймаринен.
- Пусть ждет!
- Он приехал сюда. Не во дворец и не к тебе… Тут что-то важное. Иди. Нехорошо заставлять принцев ждать.
- Эрвин не принц, а моя королева - ты… Катари - только сестра.
- Тогда бывай у нее почаще. У меня были трава под ногами, небо… А теперь есть ты. У нее нет ничего и не будет… Ты наконец уйдешь?
- Уже ухожу, только…
- Погоди!
Снимает ожерелье. Зачем?! Но как же она красива! Красивее женщины просто не может быть.
- Возьми. Пусть оно будет с тобой! Всегда… как будто мы вместе.
- Ты… с ума сошла! То есть ты и так со мной… Говорю с Карвалем и вдруг вижу тебя. У окна. Ты стоишь и улыбаешься. Тебя там нет, а я вижу.
- Я хочу, чтобы ты его взял.
- Да что с тобой такое?!
- Ничего. Просто еще ничего не кончилось! Лето, оно только… Только до осени. Пусти.
- Как скажешь. Зачем весной об осени? Ты бы еще о старости заговорила…
- Старость - это прекрасно. - Марианна смотрела в сад, словно в горящий камин. - Старость - это много-много дней вместе… Без тебя мне старость не нужна. Без тебя она будет невыносима.
- Со мной ничего не случится.
- Не знаю, про тебя не знаю - не могу знать… И с Ал-вой не знаю. С Лионелем Савиньяком, с тем - да, не случится, с Валме, с Карвалем, даже с твоим Окделлом… Иди.
Уйдешь тут…
- Я скоро вернусь.
- Я знаю. Пусть все идет, как идет. Мы вообще могли не встретиться.
- Но ведь встретились… Марианна, я хотел поговорить с тобой и с Коко позже… Когда все кончится, то есть не все, а эта война, я попрошу твоей руки. Пусть твой муж берет все, что хочет, все, что у меня есть, но вы разведетесь! Катари на нашей стороне, она поможет.
Улыбка. Спокойная и такая домашняя. В гостиной она улыбается иначе. В гостиной она не плачет.
- Не загадывай.
- Ты мне не веришь?
- Верю, что ты этого хочешь, но наши желания… Весна не хочет кончаться, а цветы - вянуть, что с того? Если ты и вправду… решил, возьми жемчуг. Браслета, нужного браслета, у меня нет.
- Вместо браслета - возьму, а тебе найду браслет с рубинами, и ты будешь его носить. Разрубленный Змей, мне не нравится, как ты смотришь. И уходить не нравится.
- Ты не можешь сидеть со мной дни и ночи, у тебя Оллария и сестра. Сегодня ничего не случится.
Стук в дверь, царапанье, скулеж. Барон и собаки, собаки и барон, но идти в самом деле нужно. Теплые губы, теплый, нагретый ее теплом жемчуг…
- Поговорим вечером.
- Береги сестру. Ей страшно.
- Понятное дело, ей же скоро рожать…
- Мои дорогие! - Коко вкатывается в женин будуар со счастливой и вместе с тем растерянной улыбкой. - Я в восторге от молодого Ноймаринена, но он отказался от лунной форели и настаивает на немедленной прогулке. Робер, я приказал оседлать вашу лошадь, но это неправильно. Это совершенно неправильно!
- Констанс, - Марианна вновь стояла у окна, - я подарила Роберу свой жемчуг. На счастье.
- В самом деле? - Барон склонил головку набок. - В таком случае завтра нужно пригласить ювелира. Придется оправить флавионские топазы раньше, чем я рассчитывал, но к ним прекрасно пойдет застежка работы Борю, просто восхитительно… Герцог, езжайте и ни о чем не волнуйтесь. Все будет сделано, а форель мы подадим к обеду.
2
Ехать не хотелось совершенно. Именно не хотелось. Влезать в седло, трястись разбитыми дорогами, ночевать в трактирах, считать беженцев и провалившиеся мосты…
С этим справится любой, к тому же с Надорами все ясно. Недаром вода в Данаре не желает спадать, откуда-то она берется, то есть не откуда-то, а из подземных озер. Подземные воды стекают в Данар, образуются пустоты, в них рушатся верхние пласты почвы, эхо обвалов распространяется в разные стороны, заставляя скалы дрожать и вызывая новые обрушения. Пока не заполнятся все пещеры, обвалы не прекратятся - чтобы это уразуметь, незачем тащиться к Лукку, достаточно прочесть хотя бы один труд по землеописанию!
- Монсеньор, кушать подано.
- Я слышу.
И зачем он только даже не согласился, напросился?! Катари не хотела его отпускать, да и Иноходец… Робер считает, что перед ним не Повелитель Скал, а какой-то анемон! Потери живут в сердце, а не в глазах. От того, что Ричард Окделл увидит Надоры, он не умрет. От того, что не увидит, не забудет… Нужно было так и ответить и согласиться с тем, чтобы послали Сэц-Арижа; это дело как раз по капитанским мозгам.
Вырванное у Катари поручение - даже не глупая бравада, это почти предательство, потому что королева остается одна. Эпинэ не в счет, он кузину любит, но не понимает, зато Левий не преминет воспользоваться отсутствием Окделла, чтобы укрепить свое влияние. Голубеныш, оставшись без Агариса, вцепился в Талиг мертвой хваткой, а Катари верит и ему, и его Создателю…
- Дикон, ты чем-то расстроен?
- Простите, я задумался. После завтрака я уезжаю. Недели на полторы, не больше.
- Ты едешь? Куда? - Старость всегда в тревоге. Два года назад Штанцлер не выдал бы своих чувств, но бегство из Багерлее бывшего кансилльера, нет, не сломало, но приучило ждать худшего. - Не хочешь говорить - не говори. Только скажи, что тебя не гонят в Ноймар или Савиньяк. Иначе мне придется лечь на пороге.
- В Ноймар я поеду позже, - не счел нужным скрывать Дик, - вместе с ее величеством, а сейчас… Для начала я еду к Лукку, а дальше - посмотрим. В Надорах новое землетрясение. Ничего удивительного, если хоть изредка читать, но Роберу приспичило пересчитать беженцев, а… ее величество волнуется за всех.
- Тут я на стороне Эпинэ. - Штанцлер даже не глянул на поданные блюда. - Где беженцы, там и бунт, но посылать тебя, когда ты еще не полностью оправился…
- Эр Август, я прекрасно себя чувствую, и меня никто не посылал! - Святой Алан, ну кто его дергал за язык, но взять обратно свое слово, слово Скал, данное при Катари, невозможно! - Ее величество не хочет, чтобы я ехал, а Иноходец… Он собрался послать своего адъютанта, а тот мало что глуп, еще и не северянин. Что Сэц-Ариж понимает в наших делах?! Да с ним никто и разговаривать не станет!