Снежный табун валил снежной же равниной, сбоку еще вспыхивало солнце, но серое неотвратимо переползало наверх, становясь тем, что было бы небом, не будь оно кошмаром, но голубоватая звезда на нем как-то держалась. Отлично, теперь дело за вожаком. Огромный, больше любого тяжеловоза, и при этом сложенный как мориск, он как раз выяснял отношения с другим жеребцом, пониже, но помощнее. Бретеры изгибали шеи, становились лбами друг к другу, как спорящие коты, замирали и вдруг с ревом вскидывались на дыбы. Столкнувшись, кони опускались на все четыре ноги, поворачивали и бежали вперед до следующей сшибки. Думать, с какой скоростью твари помчатся за чужой кобылой, не хотелось. Огненному коню варастийка почти не уступала, не уступит и сейчас. В самом деле, кому по силам догнать молнию? Не туче же!
– Ну что ж, моя хорошая, – Ли тронул Проныру коленом, вынуждая перейти некую черту, – давай!
Варастийка не подвела: рыжая стрела ринулась вперед, обошла грозовой табун на полсотни корпусов, вылетела наперерез, вскинулась на дыбы и, заржав, понеслась в сторону, за звездой, вдруг полыхнувшей бешеной синевой.
– Может, хватит? – взмолился под кошачьи вопли Дювье. – Не вышло и не вышло… Выловим их, ну тех, кто от своих отстанет.
– Давай, я к зайчику, – Салиган зажимает руку платком, – прямо сейчас. Что ты не Эмиль, а Шарли не Шарли, они по таким погодам не разберут.
– Мост взорвем, – напоминает бывший сержант. – Готово же все!
– Нет. – Он попробует снова, эта тварь должна свернуть, и дело не в Зале: если сейчас выйдет, то… Рано загадывать! Сперва надо сделать. – Раймон, Дювье, повторяем.
Белоснежные гиганты продолжают свою то ли битву, то ли пляску, гнаться за кобылой они не желают. Остается развернуть вожака как-то иначе. В полях Эпинэ тебе бы такое не удалось, но здесь огонь становится дверью, а понсонья – лестницей. Страшно? Не страшней того, что уже за спиной. Нужно делать то, за чем пришел, или вовсе не приходить.
Которого же выбрать? «Мориска»! Хвататься за огонь страшно, хвататься за туман, за небытие страшней стократ. Если прогадаешь, затеряешься в рухнувших наземь облаках, задохнешься в воющем снегу, угодишь под свинцово-серые копыта… Чушь, ты должен, можешь и сделаешь! Табун подчинится, как подчинялись армии, и пойдет, куда нужно тебе. Вот за этой слабенькой звездочкой, что неспешно смещается к востоку.
Первой подчиняется Проныра, она опять не хочет идти и опять идет. Он тоже не хочет – и, сжав зубы, перепрыгивает на спину снежно-облачного зверя. Зверя? Все, слово сказано. Свист ветра становится конским храпом, пустота, которая тебя несет, наливается упругим холодом, как плотью. Это – тело, тело лошади, сразу мертвой и живой, вечной и живущей лишь миг. Она злится, она хочет пить, ее жажду утолит лишь пойло, которое она давно чует и к которому рвется. Ей нужно только оно, отвратительное, чуждое, желанное, ведь затем будет покой, будет свобода, танец ветра, игра звезд, блеск росы, облачные тени… Что-то возникнет, что-то исчезнет, не все ли равно? Главное, слизнуть брызги меда! Они малы, но их много, и больше всего там, куда она и бежала. Брызги сливаются в капли и лужицы, запах щекочет ноздри, скорее! Скорее туда…
– Направо! Направо, кляча твоя несусветная!
Ты не получишь своей отравы, ты ее обойдешь, вклинишься меж Вержеттой и «зайцами», отшвырнешь их от бедняги Стоунволла и погонишь к Кольцу. От тебя они побегут, им будет страшно, ведь табуна нельзя не бояться, хотя всех ему не перетоптать, как орлу не истребить мух. Дай вам волю, вы слизнете одного из пары десятков и полсотни из тысячи, а уцелевшие отлежатся и поволокут скверну в пока еще чистые городки и села. Нет, пусть убираются за Кольцо всей стаей, то есть армией. Там их для тебя не станет и ты уберешься, уснешь, исчезнешь!
Ты поворачиваешь, поворачиваешь, поворачиваешь, земля мешается с небом, меняется местами, что-то свищет, в глазах туман, туман везде. Ничего нет, и есть все, есть бег и есть долг. Удастся вырваться – будет о чем подумать, нет… Салиган с Вальдесом должны что-то запомнить, а Рокэ – понять.
Сколько это будет продолжаться? Что будет, когда все кончится? К каким огням тебя вынесет, если вынесет? Впереди мерцает голубая искра, значит, табун летит, куда требуется. Где-то под ногами снег и земля, а сквозь метель пробиваются лошади из крови и плоти. Тот же ветер, что загонял «зайцев» к Вержетте, теперь гонит их прочь. День еще не кончается, к ночи кадельцы успеют добраться до Кольца, а сейчас они откатываются от города, с оторопью оглядываясь на танцующие снежные смерчи.