Возвращаться к волосатому скелету не хотелось, однако Руперт еще на «Утенке» дал себе слово каждый день повторять вызубренное. Кости были переписаны, и лейтенант принялся вспоминать названия мышц — и вспоминал, пока вернувшийся из порта фельпец не привел Клюгкатера. Гудрун, будто понимая, что шкипер на нее положил глаз, взлетела на бюро и забилась за здоровенные часы — виднелся только кончик хвоста.
Подавив смешок, Руппи поднялся навстречу гостям — он в самом деле был рад Добряку.
— А я с новостишкой. — Шкипер, не чинясь, тряханул руку Фельсенбурга. — Вроде и ждали, а все одно как веслом по башке! Помер Готфрид-то наш, скоро месяц уж будет…
— Шварцготвотрум!
— И не говорите! — Юхан словно тоже ругнулся. — Утром в Ротфогеле чудо приключилось, а вечерком наше величество и того… Регенту на радость. Дождался, потрох пластужий, теперь на трон полезет!
2
Не спать после обеда, после кагетского обеда, можно лишь из упрямства. Карло Капрас был упрям, хотя предпочитал считать себя настойчивым. Только упрямство заставляло маршала вставать в этой дурацкой стране затемно, влезать в мундир, лопать на завтрак кашу — это в Гурпо-то! — и гонять до восьмого пота кипарскую деревенщину, превращая вчерашних олухов в сносных солдат. Не для Хаммаила, для настоящей войны, в которую среди роз, застолий и тараканов верить можно было опять-таки лишь из упрямства.
Разбросанные по чужим замкам гайифские батальоны давно уже никто не беспокоил, что понемногу расслабляло и солдат, и офицеров. Было тихо, лишь где-то на севере казаронские дружинники цапались с бириссцами Бааты, однако решительных действий ни одна из сторон не предпринимала. Лисенок молчал, у Хаммаила продолжали жрать и выхваляться, тревожился разве что Курподай, становившийся все услужливей и при этом мрачнее. Капрас спрашивал, в чем дело, казарон отговаривался какой-нибудь ерундой и навязывал очередную любезность. Это не радовало — Карло, хоть и начинал в гвардии, не любил влезать в долги; корпус же больше объедал союзников, чем защищал. На казара маршалу было начхать, но перед хозяином Гурпо, если б не его просьба поднатаскать местных парней, гайифец чувствовал бы себя неловко.
Гапзис доносил, что Курподаевы «рекруты» на занятиях усердны и даже чему-то научились, но, уверял ветеран, эти пожиратели инжира способны на что-то путное лишь рядом с настоящими солдатами и под пристойным — читай, имперским — командованием. Самостоятельно воевать болваны смогут еще не скоро, хотя не трусят и не отлынивают.
В основном лагере тоже не бездельничали. Ламброс школил кагетских ремесленников и своих пушкарей, пытаясь если не повторить подмеченные при Дараме талигойские фортели, то хотя бы прибавить полковой артиллерии прыти и научить ее маневрировать на поле боя. Последние «катания» внушали надежду — во всяком случае, облегченные лафеты перестали разваливаться после второго-третьего выстрела.
— Молодцы вы с Медерисом, — Капрас разлил вино, поймав себя на том, что делает это на кагетский манер. — Если так пойдет и дальше, нам будет что сказать не только Лисенку, но и талигойцам.
— Я предпочел бы разговор с морисками. — Так и не получивший из своей Неванты ни единой весточки Ламброс хмуро взялся за украшенный толстым удодием[2] кубок. — Только мы язычникам на один зуб…
Маршал кивнул — с Ламбросом он стал почти откровенен. Невантец люто ненавидел Военную коллегию и рвался на Побережье, где у него осталась мать, а может, и женщина. О докагетской жизни артиллерист не распространялся, и это Капрасу тоже импонировало: Карло и сам предпочитал говорить о настоящем, хотя все сильней задумывался о будущем — корпуса и собственном. Последний курьер из Паоны прибыл в начале Летних Волн. За месяц в Гайифе много чего могло случиться, это в Кагете все шло по-прежнему, но ведь и яйца тоже не меняются, пока из них не полезут цыплята. Или змеи.
— Хаммаил не спешит начинать большую драку. — Ламброс разбирался не только в пушках, за что Карло его особо ценил. — Понимает, удодий эдакий, что мы за него подыхать не рвемся. У самих горит.
— Казар аж приструнил самых рьяных из своей своры, — припомнил рассказы Курподая Капрас. — Умники порывались прямо сейчас переть на Равиат. А вот с чего Лисенок тихо сидит, не пойму.
2
Удодий — обитающая на юговостоке Золотых земель птица, внешне напоминающая удода, но более крупная. Самки имеют неброское пестрое оперение, самцы — однотонное: белое, розовое, оранжевое или желтое. Удодии способны имитировать голоса животных и запоминать отдельные слова и целые фразы. Прикормленные удодии наряду с фламинго, лебедями и павлинами служат украшением гайифских садов и парков, однако в помещениях их содержат редко из-за характерного запаха и излишне громкого голоса.