— Это все из-за того безумца, — объяснила принцесса. — Я смогу покинуть эти стены, когда будет готово отвращающее зло ожерелье из косточек абехо по числу прожитых мной времен года. В день я съедаю один плод, ночью косточку показывают звездам, а утром премудрая присоединяет ее к ожерелью.
— Его нужно будет носить?! — ужаснулась Матильда. Косточки абехо были немногим меньше персиковых и красой не блистали.
— Да, — кротко, но мужественно подтвердила кагетка. — Все время. Поверх любой одежды.
— Подожди меня! — рыкнула Матильда, хотя деваться лисичке было некуда, и выскочила из симпатичной разрисованной тюрьмы. Едва не сбив отвращающую зло козу, которую как раз обводили вокруг обиталища Этери.
Апартаменты Бонифация были на другом конце немалого замка, но принцесса домчалась туда не хуже Бочки. Муженек где-то шлялся, что любящую супругу лишь порадовало. Ворвавшись в спальню, алатка бросилась к сундуку и, расшвыряв уйму тряпок, вытащила шкатулку, набитую драгоценностями, главным образом — дареными. Его величество Баата как мог возмещал ущерб, нанесенный алатской принцессе агарисскими проглотами; муж тоже где-то разжился рубиновыми серьгами, но Матильда искала один-единственный камень. Сверкнуло, будто из жемчужного клубка глянул какой-то странный зверь, и Матильда вытащила то, что хотела.
Спертая внуком у талигойской королевы ройя раскачивалась на тонюсенькой золотой цепочке, а по стене метался полупрозрачный алый отсвет. Стало жаль: не драгоценности — бесплотной звездочки, родившейся от полуденного солнца и камня, в существование которого в Золотой Анаксии верили, а в Золотой Империи перестали. До присоединения к Талигойе Кэналлоа ройи считались сказкой, потом стали мечтой. И вот одна такая качается в руках и смеется, как смеется женщина, уверенная в том, что мужчина никогда ее не оставит. Что бы он ни говорил и как бы ни ярился.
— Ну тебя! — прикрикнула Матильда на самоуверенную вещицу и отправила ее в потайной карман. Назад лететь тем же аллюром не вышло, но решительности запыхавшаяся принцесса не растеряла. У калитки в садик Этери на привезенном со священной горы обломке восседала карга, для разнообразия расставшаяся с рогатым жезлом, но не с воинами. Алатка нагнула голову, точно собираясь бодаться, и устремилась к ведьме.
— Идемте со мной! — Для вящей убедительности Матильда притопнула ногой. — Вы должны видеть то, что я сделаю, и слышать то, что я скажу.
Вроде бы у нее получилось вполне в бакранском духе. Во всяком случае, премудрая немедленно вытащила из-за валуна свою палку и бодро вскочила, бородачи привычно встали за плечами старухи, хотя кто ее знает? Бакранка могла быть в одних годах с Матильдой, а могла быть и моложе, просто выглядела древней, как каменюки, из которых и вылезла.
Когда шли через сад, Матильда сунула руку в карман, нащупывая ройю, чем ввела в заблуждение местных птиц. Зеленоштанный Карлион, то ли некогда сцапанный Матильдой, то ли его сородич, настырно крича, шмякнулся принцессе на плечо. Пришлось согнать, но самолюбия у птички было не больше, чем у истинных талигойцев, когда они рассчитывали на обед. Зеленоштанец описал небольшой круг, явно собираясь опуститься Матильде на голову. Свистнуло, нахал слабо затрепыхался в траве, а сбивший его бородач довольно улыбнулся.
— Плохая птица, — объяснил он. — Может нести зло.
— Нагадить она может, — уточнила принцесса, но, видимо, бакран этого слова не знал, а объяснять Матильда не стала.
Этери сидела там же, где Матильда ее оставила, и рядом не было ни книг, ни бумаги с пером, ни хотя бы фляги. При виде вошедших принцесса чуть подняла брови, но промолчала, зато что-то проурчала старуха.
— Премудрая, — перевела кагетка, — готова услышать важное.
Готова? Ну, сейчас она услышит!
— Я исполняю клятву. — Как же назвать эту чуму синеглазую, чтобы горцы поняли и прочувствовали?! — Я дала слово тому, кто сейчас далеко, но хочет отвратить зло от вашего народа и матери вашего будущего короля.
Поняли? Нет? Ведьма должна знать талиг, а если не знает? Ну охранники-то хоть поймут?
— Мы все ждем герцога Алву, — откликнулась Этери, но переводить не стала. Значит, понимают!
— Герцог Алва оставил мне талисман, отвращающий зло, — раздельно и сурово произнесла Матильда, воздевая к потолку шалую звездочку. — Этот камень родился из крови, огня и звезд. Его нельзя снимать, иначе зло воспрянет и приблизится, и его нельзя носить с другими талисманами. Он один, как один приславший его.