— Будет весело. — Эрвин сдерживал пляшущую Сону и улыбался. — Весело и ветрено, как у нас.
Робер кивнул и рассмеялся, лошади просились в кентер, а до поворота оставалось всего ничего, так почему бы их и не порадовать? Иноходец еще ничего не успел сказать, а Эрвин уже дал Соне шенкеля, и мориска рванулась сквозь осень, туда, где Дикие Огороды расступались, и пожухлые травы еще видели остывающее солнце. Коней остановили на невысоком пригорке; впереди, за лугом, лежала Старая Барсина, над которой в прозрачном небе висел алый шар. У подножия холмика сгрудились южане, а с востока спешила погоня. Робер успел ухватить взглядом маленькие фигурки верховых — бо́льшая их часть уже спустилась в пологую лощину перед зарослями. Осталось совсем немного, и тогда посмотрим, что же на вас, негодяев, действует…
— Не отстали, — заметил Эрвин.
— А чего им отставать? Пятеро же на одного!
Если Блор посадил наблюдателей туда же, куда некогда Робер, в подзорную трубу всадников на холме должно быть видно. Только б не выскочили прежде времени, тогда все пойдет насмарку. Кроме боя, разумеется.
Данарии уже выбрались из лощины и разворачивались, готовясь окружить наглецов и искрошить в капусту. Наглецы, само собой, хотели совсем другого.
— Ну, — Эпинэ подмигнул Дювье, — давай!
Дракко прянул вперед сорвавшейся с тетивы золотой стрелой, и тут же вслед понеслась черная. Сона! Мориска и полумориск были слишком резвы, их пришлось придержать, приноравливаясь к бегу пусть хороших, но не лучших коней. И все равно скачка к висящему над развалинами солнцу вышла прекрасной, хоть и недолгой. Когда полуобвалившиеся стены с вцепившимися в них кустами закрыли небо, Робер повернул и на радость погоне помчался вдоль руин. Разумеется, данарии срезали угол и рванули наперехват, позволяя отсечь себя от единственной известной им тропы. Разумеется, халлорановцы только того и ждали. Эпинэ не оглядывался, но разнесшийся по полю яростный крик сказал все.
— Пора! Лэйе Астрапэ, пора!
Пора заворачивать, превращаясь из дичи в охотника. Эпинэ доселе сам не понимал, как хочет сойтись с этой сволочью лицом к лицу. Не со сбесившимися горожанами — с переступившими через долг и присягу вояками. Что-то сухо треснуло. Один раз, другой… Стреляете? Ну и отлично! На ходу расстегивая ольстру, Робер дернул повод, но Дракко ослушался. В первый раз за время их дружбы! Жеребец, все прибавляя и прибавляя, несся вдоль стены, оставив далеко позади всех, кроме не оставлявшего друга Эрвина. Ноймар скакал рядом, безуспешно пытаясь поравнять Сону с Дракко и схватить поводья.
— Назад! — проорал Робер. — Командуй там… Со мной… Ничего… Не станется…
Если конь растащил — с ним можно спорить и можно унять, если понес — он не слышит, не понимает, не отвечает, просто летит в закат. Тут либо прыгать на всем скаку, либо, если хватит сил, заворачивать с риском покалечить и покалечиться, либо скакать и скакать, пока бунтарь не выдохнется и не перейдет на рысь, а потом и на шаг. Робер скакал. Бой и развалины остались позади, но обрушенная колокольня с висящим над ней солнцем пропадать не желала, и именно к ней летел обезумевший Дракко. Ветер бил в лицо, свистел в ушах, бешено колотили о землю копыта, позади пронзительно заржала лошадь. Не Дракко! Робер, стоя на стременах, обернулся и увидел ее! Их… Кони без всадников, с полдюжины золотистых и один вороной — Сона?! — мчали сумеречной степью прямиком в вечернее зарево, и вместе с ними неслись голенастые борзые. Алым зеркалом блеснула какая-то река, рассекла горизонт молния…
Солнце все не заходило, цепляясь за зубцы далекой башни, уже ничем не похожей на барсинскую колокольню. Метались в багровых сполохах черные птичьи тени, небесный пожар разгорался все сильней, грохот копыт сливался с грохотом грома. Казалось, скачка будет длиться вечно, и Робер внезапно понял, что это и есть смерть, которая наконец его нашла. Вместе с пулей. Он не успел ничего почувствовать и понять, а его уже швырнуло в заждавшийся Закат. Ну и что?! Он ответит, он готов ответить за все и еще больше готов спросить. Леворукого, Создателя, хозяина этой проклятой башни… Кого угодно, кто допустил, чтобы люди становились тварями, чтобы сестра умерла, не увидев сына, а добрый влюбленный мальчишка стал убийцей…
Чернота наползала со всех сторон, как бы ее ни рвали молнии, и она уже была не только небом. Вставшие по бокам крутые склоны не оставляли выбора. Только вперед, к перекрывшей выход из ущелья башне, где и закончится неистовый бег, к башне, до которой нужно добраться, потому что другого шанса не будет, как не может быть второй смерти, второй жизни, второй любви, если это в самом деле любовь.