— Сэль…
Уилер, последнюю минуту внимательно присматривавшийся к крикуну, наклонился к девушке и что-то тихо сказал, та покачала головой.
— Нет… Он просто… такой.
— Вот и славно! — «Фульгат» отодвинул тарелку и, внезапно оказавшись на ногах, перехватил бьющегося корнета. — Отпускай… Если его ты отволочешь, некрасиво будет. Наш… а, пусть будет нос, нам и подтирать. Драгун, поднимайся, потом дожуешь!
Глава 7
Бакрия. Хандава.
Гайифа. Кипара
400 год К. С. 14–17-й дни Осенних Скал
1
Сосредоточенные молодые лица всегда вызывали у Матильды умиление. Началось с задумавшегося над книгой сына, потом были внук, Робер, Удо с Дугласом, Мэллица, о которой надо наконец написать Альберту, и снова Дуглас… Щенята пытались размышлять и выглядели при этом до одури трогательно, но Баата при всей своей серьезности не умилял, хотя был моложе Эпинэ и не забывал выказывать растерянность и просить совета. Надо думать, проныра еще в детстве понял, что маленького добрые и большие не обидят, а злые не примут всерьез.
— Видит Создатель, — заверял «неопытный» Баата, — я еще никого не ждал так сильно, как вас! Мой покойный отец боялся того, чего не мог понять, и я унаследовал многие его страхи. Не хочу лгать, я надеюсь когда-нибудь стать достойным казаром, но сейчас я растерян… Здесь нам не помешают, это любимое место моих покойных родителей, а прохладительное облегчит любую беседу.
Мешать в оседлавшей обтесанную скалу беседке и впрямь было некому, а вид восхитил бы и поэта, и художника, интриганов же восхищала невозможность подслушивания. Каменная толща под ногами и ажурные решетки вместо стен исключали чужое любопытство, но этого было мало: у подножия утеса, где начиналась удобная лестница, торчали казарские бириссцы, а парой пролетов выше — прихваченные Бонифацием вроде бы для почета адуаны. Сверху и те, и другие казались игрушечными солдатиками, Адриан таких присылал сперва чужому сыну, потом чужому внуку.
— В самом деле удобно, — согласилась принцесса, отгоняя воспоминание, — особенно падать.
— Это был несчастный случай, — быстро сказал Баата, и Матильда поняла, что ненароком отдавила хвост одной из фамильных змей. — Мой несчастный брат пытался поймать на лету бабочку. Вы их зовете фульгами, они должны нести удачу, но примета обманула.
— Погибшего — несомненно, — кивнула алатка, до сего мгновенья не представлявшая, как именно Лисенок теряет лишних родичей. — К счастью, мы с супругом не в том возрасте, чтобы гоняться за бабочками.
Бонифаций знакомо поднял к небу палец.
— Сии хрупкие создания, — веско произнес он, — сотворены, дабы напоминать нам, во грехах пребывающим, что из мерзкой гусеницы при должном питании родится летучий цветок, а из грешника при должном поведении — праведник. Только не всяк грех искупаем, и бабочка бабочке рознь: капустные черви, воспарив, сохраняют гнусную суть и заражают огороды ненасытной мерзостью. То же и ересь агарисская: кажет миру белые крылья, но пожирает заблудшие души аки гусеница капусту.
— Как это верно! — ахнул эсператист, успевший вступить в союз с олларианцами и породниться с потомками Бакры. — Мне страшно об этом говорить, но в Паоне подняла голову чудовищная ересь…
— И что учудила тварь злокозненная, кардиналом Паонским именуемая? — буркнул, нюхая подкисленную лимонным соком воду, супруг. — Объявил Паону новым Агарисом? Так морискам от сего лишь удобнее.
Баата взмахнул девичьими ресницами.
— Мориски отходят, — сообщил он, — но мне проще рассказывать с самого начала. Первое насторожившее меня известие…
Царственно расположившись в удобном — другого Лисенок почетным гостям не предложил бы — кресле, Матильда слушала и недоумевала: новости перечеркивали все, что алатка знала об имперцах. Покровители поганой Агарии от века гребли жар чужими руками, усердно избегая серьезных драк. Представить, что «павлины» соберутся и дадут отпор врагу, который едва ли не помелом гнал их от самого побережья, Матильда не могла, и Бонифаций, судя по враз забытому прохладительному, — тоже.