— Ариго, вы ведь знали, что я сделаю?
— Что… Разрубленный Змей, да, знал!
— А я знал, что будете делать вы. Барон, Эмиль, прервитесь-ка!
Первым, само собой, вышел из боя Райнштайнер, на физиономии которого читалась живейшая заинтересованность. Вот Эмиль, тот явно предпочел бы продолжить схватку.
— Если я правильно понимаю, — предположил бергер, — произошло что-то важное.
— Не произошло, происходит. Господа, мы с генералом Ариго предугадываем намерения друг друга. Вчера ближе к концу схватки мне показалось, что я знаю, что предпримет барон. Прежде за мной подобного не водилось даже во время тренировок с братом.
— У меня и сейчас не случается, — отмахнулся Эмиль, — и я что-то не заметил, что Райнштайнер меня раскусил.
— Нет, — подтвердил Ойген, — но я обратил внимание, что с некоторых пор мы с Германом угадываем движения друг друга. Я отнес это на счет пройденного нами обряда. Кроме того, я, хоть и не столь четко, чувствовал намерения адмирала Вальдеса, а он — мои. Нам следует немедленно убедиться в нашем открытии.
— Меняемся, — подмигнул Эмиль, и клинки вновь застучали, но это уже не был бой с зеркалом. Жермону пару раз почти удалось обмануть противника и самому буквально в последний момент отвести весьма коварный удар маршала. До четырех уколов драться пришлось бы долго. Бой опять прекратил Проэмперадор, но отчета потребовал Ойген.
— Как всегда, — честно сказал Жермон. — Хотя… Мы так и не задели друг друга.
— Ну удружили! — фыркнул Эмиль. — Не думал, что чего-то там предвижу — дрался, как человек. Теперь знаю, и половина удовольствия кошке под хвост.
— То есть, — уточнил барон, — вы и Герман чувствуете друг друга?
— Пожалуй, да… Хотя до зеркала далеко.
— Приходится признать, — Райнштайнер повысил голос, — что граф Савиньяк, ты, Герман и я неким образом связаны, и это проявляется во время напряжения наших сил как телесных, так и духовных. И еще я бы очень хотел знать, что каждый из нас видел сегодня во сне. Лично мне казалось, что я еду зимним лесом верхом на рыси, что невозможно не только потому, что рысь не поднимет человека, но и потому, что их спины слишком гибки для верховой езды.
— Я видел отца, — коротко бросил Савиньяк. — И горы. Ветровую гриву.
— А я не видел ни гор, ни леса, — отмахнулся Эмиль.
— Разумеется, — пожал плечами его брат, — ты видел даму, и, возможно, не одну.
— А мне и сказать нечего, — развел руками Ариго. — Если я что и видел, то забыл. Зато, когда меня ранило, я говорил с ежом, а когда мы с Ойгеном встречали Зимний Излом, мне привиделся уезжающий всадник.
— Герман, — лицо бергера стало укоризненным, — этого ты мне не говорил.
— Говорил! — возмутился Ариго. — Еж был маленьким, и он назвался Павсанием. Были еще ежи, здоровенные, на них везли пушки. Эти молчали.
— Ты не рассказывал про всадника.
— Продолжим за столом. — Эмиль кивком указал на приближающегося порученца. — Как-то мы сегодня быстро управились.
— Да, — согласился Ойген, — мне тоже казалось, что еще рано, но теньент Кальперадо всегда точен.
— Мой маршал, — точный Кальперадо щелкнул каблуками, — я позволил себе вас прервать. Прибыл капитан Давенпорт, у него дурные новости. В пятый день Осенних Скал в своем поместье утонул генерал фок Гирке.
— В том, что Давенпорт прибыл к нынешнему завтраку, есть глубочайший смысл. — Савиньяк взял с забора мундир за мгновение до того, как это сделал бы порученец. — Что ж, придется признать, что у нас есть определенные странности. И не у нас одних, за капитана Давенпорта, по крайней мере, я ручаюсь… Гирке — это серьезная потеря?
— Я бы назвал ее ощутимой и несвоевременной. — Райнштайнер выглядел недовольным, словно Гирке самовольно отлучился, нарушив тем самым диспозицию. — Кроме того, я назвал бы ее странной.
3
Раз в Озерном замке думают, что ей все известно, можно смело спрашивать. Женщины любят сплетничать, это говорил еще отец отца. Они — женщины, они будут болтать, и что-то да откроется. Мэллит кончила натирать мясо смесью трав и соли и отправилась сполоснуть руки.