Вдруг я заметил, что парень уже на пляже. Наплававшись, он теперь лежал на песке, подставляя тело жгучим лучам солнца. Его сразу можно было отличить от остальных — выдавали обычные, не купальные, трусы и белая незагоревшая кожа. Если он не хочет выделяться из толпы, ему надо поскорее загореть. И тогда, сколько бы он ни торчал на площади перед вокзалом, подозрений ни у кого не возникнет — обычный паренек, приехавший отдыхать на море, здесь таких тысячи.
Когда трусы подсохли, парень встал. Стряхнул прилипший к телу песок, надел штаны и рубашку, пригладил волосы и, держа туфли в руках, двинулся к высокому берегу. Обрыв заслонил его, и снова я увидел парня уже наверху. Цвет лица у него пока не изменился, наверное, загар проступит завтра.
— Ох, хорошо, — сказал парень. — Просто здорово. — Он сел за стол и продолжил прерванный обед. — Море здесь совсем чистое.
Я зажег сигарету и посмотрел на морскую ширь, потом снова перевел взгляд на парня. Его лицо казалось совсем детским — наверное, из-за мокрых волос. И на этого мальчишку С. возлагает столько надежд? Это что, символ их идей и устремлений? Опять меня заносит. Может быть, я вообще напридумывал себе невесть что. Нафантазировал про какие-то тайные замыслы, которых, поди, и в помине нет, и теперь сам себя накручиваю... Нет, это не фантазии.
Подобрав все до последней крошки, парень тщательно вытер рот и пальцы — для этого ему потребовалось несколько салфеток — и запил обед стаканом воды.
— Спасибо, все было очень вкусно, — сказал он.
— Ну что, поедем потихоньку? Уж больно здесь жарко.
— Поедем.
Я заплатил по счету и пошел следом за парнем к стоянке. От раскаленной на солнце щебенки полыхнуло таким жаром, что у меня даже голова закружилась. А в машине вообще было как в печке. Я открыл дверцы, врубил кондиционер на полную и подождал, пока из салона не уйдет нагревшийся воздух, только потом мы сели внутрь.
Солнце стояло в зените, жара достигла высшей точки. В небе — ни тучки. Дождя сегодня явно не будет. Опять было не продохнуть от пыли — как будто и не лило вчера до глубокой ночи. По шоссе сплошным потоком шли машины, и мы еле тащились.
Парень, похоже, был в прекрасном расположении духа. Опять рассвистелся. Во мне росло раздражение. Не прошло и суток, как я увидел его впервые, а он мне уже успел до смерти надоесть — говорить ни о чем серьезном не желает, даже имени не называет, тоже мне. Устал я подыскивать нейтральные темы для разговора, прощупывать его, пытаться что-то выведать. Теперь меня волновало только одно — содержимое бандероли, засунутой в бардачок. При одной мысли о том, что там, внутри, странный ток проходил по плечам и рукам.
Пожалуй, завалюсь-ка я спать, когда вернемся на виллу. Поставлю кресло на прохладную террасу и продрыхну до самого вечера, окруженный щебетанием птиц и стрекотом цикад. А этот пускай делает что хочет. Пусть сам развлекает себя как знает: смывает в душе впитавшуюся в кожу соль, отправляется на прогулку с собакой или торчит у себя наверху взаперти. Мне до него дела нет. Все разъяснится в свое время. Недолго ждать — каких-нибудь несколько дней.
Вдруг парень сказал:
— У каждого человека своя дорога в жизни. По-моему, так.
Я не сразу сообразил, что это он отвечает на мои вопросы. Искоса взглянув в его лицо, я подождал, не скажет ли он чего-нибудь еще, но парень молчал.