— В каком смысле?
— Создается впечатление, что он совершенно забыл о беременной жене, оставшейся в Англии.
— Если, конечно, не считать его ежедневных долгих разговоров с ней по телефону, — возразил Хантер. — Или вы не знали об этом?
Виктория, конечно, об этом не знала, но отказываться от своего мнения не собиралась.
— Он звонит ей, скорее всего, из чувства вины, — предположила она.
— А в чем он повинен?
Насколько она могла судить, Хантер получал чуть ли не садистское удовольствие, возражая на каждое сказанное ей слово.
— Вы смотрите сквозь пальцы на его поведение, — сказала она, раздраженная тем, что Хантер не испытывает никаких угрызений совести.
— Почему вы считаете, что он делает что-то непозволительное?
— Зачем женатый мужчина идет в полночь на прогулку с девушкой, единственное стремление которой — совратить его?
— Ну, а если его самолюбию льстит оказываемое ему внимание?
— Все кончится тем, что он будет волочиться за ней, не получая ничего взамен!
— А вы абсолютно уверены в этом?
Получилось, что Хантер опять вынудил ее уйти в оборону, к чему Виктория всегда относилась с ненавистью. Особенно если знала, что права.
— Полагаю, что это очевидно любому человеку, наблюдающему их отношения, — резко и твердо ответила она, лишь мимолетно осознав, что другие люди могли предположить то же самое и о ней с Хантером.
— Вы его спрашивали обо всем этом?
— Конечно, нет! Зачем мне это нужно?
— Иногда, — сказал Хантер, — прямой ответ — лучший путь к правде.
В ответной реплике Виктории прозвучало нескрываемое раздражение. Было ясно и то, на кого оно нацелено:
— Я пыталась сделать это, но, поверьте, безрезультатно.
Когда она развернулась, чтобы пойти обратно в замок, Хантер поймал ее за руку. Прикосновение было достаточно властным, чтобы заставить ее взглянуть на него.
— Может быть, вы просто задаете не те вопросы, Виктория, — сказал он, быстро приблизился к ней, и его рука соскользнула ей на талию.
Пристальный взгляд Хантера — теплый и чувственный в янтарном свете дворовых фонарей — как бы сверлил Викторию в молчаливом ожидании. Можно было подумать, что его следующее движение полностью зависело от ее ответа на просьбу, с которой он готов был вот-вот к ней обратиться. Разум советовал Виктории сопротивляться, но тело ее отказывалось следовать этому совету: оно уступало великолепному мужчине, все крепче обнимавшему ее. Их губы разделяло уже лишь несколько дюймов.
— Почему вы не спрашиваете меня, что я делаю? — пробормотал он.
Когда она собралась ответить, Хантер закрыл ей рот поцелуем столь сладостно-страстным и неистовым, о каком до сих пор Виктория могла лишь догадываться в своих мечтах. Необоримое желание ощущать его влажные поцелуи вдребезги разнесло ее самообладание. В его могучем объятии их тела прогнулись, сливаясь воедино, и Виктория почувствовала, как подкашиваются ее ноги.
Позабыв обо всем, что уже произошло и чему еще суждено быть, Виктория желала лишь одного: она хотела, чтобы как можно дольше продолжались эти поцелуи, это волшебство. Она никогда и не предполагала, что губы могут быть столь соблазняющи! Нежное поглаживание ими перемежалось сильными, пронизывающими толчками его языка и подавленными стонами наслаждения, несомненно свидетельствовавшими о том, что Хантер О'Хари желал ее так же сильно, как она его. Его устало-нежный язык пульсировал, обвивал ее язык, возбуждая молнии желания, пронизывающие все ее тело. Она уже представляла в воображении, что значит отдаться мужчине, любовная прелюдия которого столь ярка и опьяняюща…
Виктория даже не вздрогнула при звуке упавшей на землю металлической трости.
— Не стоит ли нам притормозить? — наконец прошептал он и отстранился, позволив им дружно перевести дух.
В данный момент Виктория меньше всего хотела «притормаживать». Ведь сколько силы воли она потратила за последние недели, стараясь подавить обуревавшие ее чувства! Однако последовавшее замечание Хантера почти заставило ее рассмеяться.
— Похоже, мы пали жертвами ошибки в расписании, — сказал он. — Ведь все эти недели я мог беспрепятственно целовать вас — и что же я делал? Ждал первого вечера после приезда вашей матери.
«Моя мать, — хотела сказать Виктория, — никогда бы не осудила нас за то, чем мы только что занимались».
Его руки, лежавшие на талии Виктории, расслабились, что заставило ее обнять его покрепче. Она подняла глаза и взглянула на его лицо, которое до сих пор могла видеть лишь с определенного приличиями расстояния.
— Не знаю даже, куда нам теперь направиться, — сказал Хантер.
Не слишком ли рано сказать: «В замок»?
— В замок? — спросила Виктория.
Хантер глубоко вздохнул и ласково прикоснулся к ее ниспадающим на шею волосам, накрутил их себе на пальцы.
— Это был бы легкий ответ, — заметил он.
В этот момент ему на глаза упал луч света, и Виктории показалось, что в них засверкали слезы. Но он тут же моргнул, и видение исчезло.
— А что дурного в «легком» ответе? — спросила она, не понимая, какие могут быть сложности после того, как они так решительно признали свое единство взглядов и общее желание вывести отношения на новый эмоциональный уровень — уровень любви.
Хантер улыбнулся ей с такой нежностью, что она растаяла.
— Вы, Виктория, заслуживаете человека, который мог бы отдать вам все сто процентов своего существа. Но именно сейчас я, как бы ни хотел, сделать это не в состоянии.
— Тот поцелуй не был похож на долевую часть, — заметила она, прибегнув к юмору как своей надежнейшей обороне от того, что в его устах прозвучало отказом. — Мы с вами, по-видимому, используем разные единицы измерения.
Хантер ответил на ее вызов похлопыванием пальцами по ее щеке.
— О, Виктория… — тихо сказал он. — Чему я обязан тем, что встретил такую женщину, как вы?
— Наверное, счастливому случаю.
Хантер кивнул и прикоснулся губами к нежно-мягкой коже ее лба.
— Но мне, боюсь, потребуется «ирландское везение», чтобы удержать вас.
«Так многого и не надо», — подумала Виктория, зная, что для этого вполне достаточно двух сильных рук Хантера О'Хари.
Плюс к этому обязательно нужна правда.
— Ну хорошо! — громко сказала она, уступив его просьбе проявить терпение и понимание. — Вы знаете, где я живу.
В горле Хантера был подавлен смешок:
— В самом центре, под моей крышей.
— А я-то думала, ты спишь… — сказала Виктория Мэрсайн.
Чтобы не разбудить ее, она попыталась раздеться в темноте. Очень тихо. И все это зря.
— Что ты здесь делаешь? — пробормотала из темноты сквозь сон Мэрсайн.
— Это же моя комната! Ты помнишь?
— Я имею в виду, что, черт тебя подери, ты делаешь здесь, когда великолепный Хантер в… Кстати, где он?
— Не можешь ли ты относиться к этому поосторожней? — потребовала Виктория, хорошо понимая, куда клонит мать.
— Осторожней? К чему, дорогая?
— Ты все-таки мать. Точнее, моя мать.
— Не могу понять, о чем ты говоришь.
— Ну и прекрасно. Я слишком устала, чтобы спорить с тобой.
Мэрсайн драматично вздохнула.
— Мне знаком этот вздох, — напомнила ей Виктория. — Не хочешь ли сказать, что кроется за всем этим? Или я должна сыграть с тобой в викторину «Вопросы и ответы»? Тогда ты можешь задать мне, по правилам, двадцать один вопрос.
— Все это сводится к одному, — парировала Мэрсайн. — Ты его любишь.
— Кого?
Мэрсайн включила светильник у постели.
— Фиделя Кастро! Зачем ты спрашиваешь «кого»?
— Люблю я его или нет, это, мама, вопрос несущественный.
Мэрсайн покачала головой.
— Откуда у тебя такие радикальные взгляды? Любовь не может быть несущественной. Это — все!
— Ну, если ты так говоришь…
— Конечно, я говорю так. Я — твоя мать. Я всегда права!
— Всегда?
— Всегда.
Виктория присела на край своей кровати.