Но, разузнав побольше о Малколме — его возраст, то, что он из старинного уважаемого рода, — Джасмин успокоилась и порадовалась, что хоть кому-то заслуженно повезло. Сама она уважала в Марсии сдержанность и врожденный такт. За все время их знакомства она не услышала от нее ни слова о ее бедах и несчастьях и ни единой жалобы на родителей или критического слова в их адрес.
Теперь же умной и проницательной Джасмин и десяти минут пребывания в поместье оказалось достаточно, чтобы почувствовать неладное.
Марсия изменилась, это сразу же бросалось в глаза, но не таких изменений ждала Джасмин.
Увы, она не увидена сияющей счастьем новобрачной, излучающей нежность и любовь. Бесспорно, в ней появились достоинство и душевная уравновешенность, которых не было раньше, но проницательная Джасмин не склонна была считать, что Марсия обязана этим любви и обожанию мужа.
Однако, когда Джасмин поближе познакомилась с Малколмом, он ей понравился, несмотря на холодную вежливость, отсутствие какого-либо намека на радушие и гостеприимство и бесстрастный вид во время беседы. Он словно давал ей понять, что все, что она говорит или делает, совершенно не интересует его.
«Этот тоже несчастлив», — вскоре заключила Джасмин.
Следя далее за супружеской парой, она порой просто приходила в замешательство.
Они вели себя, как два едва знакомых интеллигентных человека, вежливо обменивались банальными фразами. Джасмин удивило, что Малколм избегает смотреть на Марсию; в поведении мужа и жены не было и тени той близости и понимания, которая связывает супружеские пары.
«Что все это значит?» — одолевали ее сомнения, и она почувствована острое желание докопаться до истины.
Привыкнув решительно справляться со своими трудностями, она, столкнувшись с чужими, не успокаивалась до тех пор, пока не помогала их преодолеть.
Странно, но обычно никто не возражал против ее вмешательства. Что-то было в этой женщине, в умном и остром взгляде ее серых глаз и открытом лице, что побуждало собеседника почти сразу поверять ей свои печали.
Джасмин объясняла это своей близостью к природе и еще тем, что никогда не позволяла втянуть себя в водоворот светской суеты и прочих пустопорожних занятий. Но скорее всего это объяснялось ее необыкновенной искренностью.
В свои шестьдесят лет Джасмин принимала каждую минуту и каждый час своей жизни такими, какие они есть, не требуя большего; она никогда не притворялась, не лгала и, как ни странно, будучи писательницей, редко прибегала к помощи воображения.
Книги Джасмин Френч, одной из самых популярных и читаемых писательниц, шли нарасхват, ибо она, писала только о том, что сама видела и знала.
Ее книги были не художественным вымыслом, а самой правдой жизни. Герои их, как и события, были реальны. В этом и заключалась сила ее таланта. Редко какого читателя не трогали ее правдивые истории, и, прочитав книгу, не один из них восклицал: «Такое могло бы случиться и со мной!»
Джасмин никогда не ограничивалась поверхностным знакомством с человеком, ее интересовала суть его, так сказать, корни, а не красивые цветы и бутоны.
Притворяться перед нею и лгать было бесполезно, да и никто из людей ей близких не вздумал бы таким образом производить на нее впечатление.
Джасмин было ясно: для того, чтобы узнать, что же происходит между Малколмом и Марсией, она должна знать, что мучает каждого из них.
Интуиция подсказывала ей, что главную причину следует искать в Малколме. Задача не из легких, но от ее решения зависит все остальное.
Ни видом своим, ни словом она не выдавала своих мыслей и намерений, сопровождая хозяина и хозяйку в экскурсии по дому и восхищаясь богатством редких сокровищ в нем.
Однако Джасмин не удерживалась от метких замечаний и комментариев, которые своей компетентностью все больше пробуждали интерес Малколма к гостье.
Его начинала забавлять непривычная для него прямота и откровенность этого странного друга его жены. И вообще он не ожидал, что у Марсии могут быть такие друзья.
А Джасмин не скупилась на критику всего, что ей не нравилось, и откровенно высказывала свои суждения. Досталось и полотнам старых мастеров.
— Грубая мазня! — заявила она о национальном шедевре, освобожденном от налога на наследство. — Этому художнику никогда не удавался задний план. А как портят общую композицию эти тяжелые облака!
Малколм, как всегда, иронично улыбнулся.
— Вам известна цена этой мазни сударыня? — не выдержав, спросил он.
— Даже если бы ее цена вдвое превышала национальный долг, это не изменило бы моего мнения, — невозмутимо ответила Джасмин. — Цену определяют мода, спрос и часто — невежество. То, что художник относится к когорте старых мастеров, еще не означает, что все, принадлежащее его кисти, — образец совершенства. У всех есть свои ошибки и неудачи.
Что-то в блеске ее глаз, в насмешливой гримаске заставило Малколма весело расхохотаться.
— Вы правы, — сказал он. — Не могу не согласиться с вами.
Быстрым энергичным шагом, словно настроившись на пятимильную прогулку, совершала обход дома Джасмин Френч.
От ее зоркого умного взгляда не укрылось ничего, что могло представлять интерес, а интересовало ее решительно все. Быть с нею рядом в такой момент означало распахнуть окно настежь и позволить ворваться в дом бодрящему весеннему ветру, ибо сама Джасмин была ему сродни — такой же живой и натуральной.
К удивлению Марсии, после ужина Малколм не удалился в свой кабинет. Хотя мог бы извиниться, сославшись на дела, и это не сочли бы невежливым.
Но вместо этого он, придвинув кресло поближе к огню камина, принял участие в разговоре и говорил интересно и воодушевленно. Таким Марсия его еще не знала.
В какой-то степени это задело ее. Он настолько завладел вниманием ее друга, что Марсия едва успела обмолвиться с Джасмин несколькими словами.
И вместе с тем Марсию переполняло чувство гордости. Ей было приятно, что ее единственный в жизни друг так понравился Малколму.
« АМалколм, однако же, красив, — подумала она, поглядывая на мужа, занятого беседой, — когда пожелает».
И тут же Марсия задумалась: что за тучи нависли над его головой, да и над ее тоже, тяжелые и низкие, как пелена тумана?
Что скажет Джасмин, когда узнает, что их брак — только на бумаге? Всего лишь контракт, который она подписала из отчаяния, и достаточно лишь одного слова Малколма, чтобы он был расторгнут.
Марсия снова почувствовала холодок страха. Этот день, возможно, близок, и ей придется покинуть Грейлинг, стать бездомной и одинокой.
Она знала, что никогда не отличалась храбростью.
Только в годы жизни на Ривьере, когда Марсия мечтала и строила планы своего освобождения, все казалось ей таким простым и легким.
Она представляла, как устроится на работу, будет жить скромно, но с комфортом в маленькой квартирке, возможно, у нее появятся друзья и интересы, каких в тогдашней жизни у нее не было. Теперь все это казалось детскими, неосуществимыми мечтами.
Нет, она не хочет остаться одна, не хочет самостоятельно зарабатывать себе на хлеб, ибо, в сущности, не знает, как начать эту новую жизнь.
Жизнь в Лондоне куда предпочтительнее жизни на Ривьере, но по сравнению с Грейлингом Лондон казался ей кошмаром.
Марсия вздрогнула, вспомнив шумный Лондон, толпы прохожих, забитые экипажами мостовые, переполненные дешевые закусочные, гам и суету на улицах. Ей придется искать работу, столкнуться с конкуренцией, она должна уметь постоять за себя и доказать, что она способна работать, держаться за место, потому что от этого зависит ее жизнь.
Одна мысль об этом приводила Марсию в ужас.
Ее желание остаться в Грейлинге объяснялось не только тем, что здесь, в надежном убежище, можно было спрятаться от жестокости внешнего мира.
Нет, причина была глубже. Марсия полюбила этот дом, и, несмотря на отчужденность Малколма, ей нравилось ее положение здесь. У нее появились друзья, она стала убеждаться в том, что люди любят ее ради нее самой.