Элен посмотрела на письма, на фотографию. Она видела в них частичку себя. Она словно бы оторвала их от своей души, чтобы отправить ему. Оказывается, зря…
– Александр, давай все сожжем! Прямо сейчас!
Они вышли в сад за домом, где Элен любила посидеть, пока на колокольне звонили Ангелус. Александр медленно наклонился и заглянул ей в лицо, словно спрашивая в последний раз, точно ли она хочет сжечь эти памятные вещицы, которыми он несмотря ни на что дорожил. Элен кивнула. Пусть это все сгорит, она так решила! Она молча смотрела, как пламя пожирает бумагу, а потом в ярости растоптала золу – жалкие останки того, что так ее расстроило.
– Зато теперь я буду существовать только в твоей памяти!
– Элен, ты должна знать: ты много значишь для меня. Пожалуйста, прости! И в особенности за то, что я не могу тебе дать. Есть тонкая грань, переходить которую мы не должны… В противном случае мы не сможем оставаться даже друзьями. А я этого не хочу. И ты тоже не хочешь, так ведь?
Элен к этому времени немного успокоилась, как если бы от созерцания почерневших, извивающихся в огне клочков бумаги на душе стало легче. Она вспомнила слова Александра, сказанные в шутку и задолго до этого: «Ты – ребенок, Элен. Избалованный и безответственный!» Тогда она расплакалась и ответила: «Это правда, я хочу невозможного. И слишком часто злоупотребляю твоей дружбой. Но я не просила у Господа встречи с тобой, и, если уж он свел нас вместе, думаю, в этом должен быть какой-то смысл. Все мы по-своему безответственные…» Почему сейчас она об этом вспомнила? И какое чудо заставило Александра после продолжительной паузы проговорить:
– Элен, прости! Прости за все, что я делаю не так, за все, что я не умею объяснить или чего сам не понимаю. Я знаю, ты ненавидишь эгоизм и все то, что мешает людям видеть дальше своего носа. Верь себе, мне и тем, кто тебя любит!
И снова долгое молчание, а потом – шепот:
– Что до планов Господа относительно нашей встречи… Я много об этом думал. Может, мы даны друг другу для взаимной поддержки, а может, это испытание…
Состояние Франс улучшалось день ото дня, и рождественские праздники прошли в радостной атмосфере. Анри Монсеваль очень волновался о жене, хотя и старался этого не показывать. По крайней мере, так Элен это воспринимала. Но что, если она заблуждается? Может, в том, что в последнее время он выглядит мрачнее обычного, виновата как раз она?
После праздников Элен решила еще немного побыть в Вендури. Ближайшие концерты запланированы на апрель, а до того можно было все время посвящать матери. Плюс ко всему они с Александром снова часто и подолгу беседовали, и в этих разговорах она научилась черпать душевное равновесие и даже счастье.
В феврале к прислужнице священника, мадам Батистине, приехала погостить племянница по имени Мани́к – очень симпатичное белокурое создание лет восемнадцати, неиспорченное, жизнерадостное и смешливое. С тех пор как она обосновалась в пресбитерии, Элен потеряла покой. Она была уверена, что девушка не осталась равнодушна к мужскому обаянию Александра, но хуже всего было то, что глаза молодого священника блестели ярче обычного. Может, он и не отдавал себе в этом отчета, но внимание хорошенькой Маник было ему приятно. Для Элен же это было мучительно, тем более что она ничего не могла поделать.
Однажды Александр спросил у нее:
– Что-то случилось? В последнее время ты стала задумчивой… Какой-то отстраненной…
– Может, это потому, что ты слишком много внимания уделяешь Маник?
– Элен, не говори глупости! Знай, что каждый раз, когда ты сомневаешься во мне, ты сама себе делаешь больно! Для меня Маник – просто симпатичная девушка, не больше.
И он погладил нахмуренную Элен по плечу.
– Ревность – яд, разъедающий нас изнутри. Она может все разрушить. И дружбу тоже, – добавил он после секундного колебания.
– Александр, ты когда-нибудь влюблялся?
– Почему ты спрашиваешь?
– Ответь, пожалуйста!
Соврать ей он попросту не мог, а отвечать не хотел. Наконец он решился и произнес тихим голосом:
– Да, я влюблялся. Дважды. Но это было скорее физическое влечение. И ничем серьезным это не кончилось… Зов плоти – это ведь не то же самое, что любовь?
– А меня ты любишь? Я имею в виду, по-настоящему?
– Не знаю. Если бы мне нужно было жениться, то я бы без колебаний выбрал тебя, Элен. Но я – священник. Ты – третья женщина, к которой я испытываю какие-то чувства, и ты будешь последней. Но давай больше не будем об этом. Если я и говорю тебе все это, то только потому, что чувствую: ты несчастна… и мне это не нравится.