Раздраженным тоном мумия повторила фразу на искаженном немецком. Голос у нее – или у него? – был низкий и хриплый.
Я сказал по-французски, что не понимаю. Рукой в черной замшевой перчатке, настолько большой, что она вполне могла принадлежать и мужчине, мумия указала на меня.
– Мсье, вы сидите на моей скамейке! Оказывается, она говорит по-французски!
Брюс Бутар, каким он был до трансплантации, не задумываясь, нашел бы ядовитые слова и послал грубияна подальше. Но тот, кто унаследовал сердце Констанции, не мог опуститься до подобного безобразия. Он бы остался сидеть, напомнив мумии, что на скамье хватит места для двоих.
Однако сегодняшний Брюс Бутар не желал ни с кем спорить. Ему осточертели и Швейцария, и снег, и старые баронессы – вообще все.
Он тяжело, со стоном, которого сам не услышал, поднялся. Ноги казались каменными, спина согнулась, лицо под шапочкой со смешным помпоном побелело. Усталым жестом, не лишенным иронии, он указал «хозяину» на пустую скамью.
Мумия стояла и смотрела, как он удаляется по тропинке – подволакивая ногу и сгорбившись от боли, как Квазимодо, услышавший звон колоколов.
– Подождите!
Этот голос привык отдавать приказы, а его обладатель – чтобы ему подчинялись беспрекословно.
Квазимодо вздрогнул. Не веря своим ушам, он обернулся.
– Возвращайтесь, мсье, и присядьте. Теперь я вижу, что вы плохо себя чувствуете.
Мумия присела на правую сторону скамьи, Квазимодо удовольствовался левой.
Потянулись бесконечные минуты молчания.
Снова пошел снег. Но если утром с неба падали крупные пушистые хлопья, то сейчас это была, скорее, похожая на муку белая пыль. С елки, встав на задние лапки, на нас смотрела белка. Должно быть, со стороны мы выглядели забавной парочкой: один – маленький и бледный, утопающий в дутой куртке, а второй – высоченный, закутанный в меховую шубу.
Было так тихо, что казалось, будто я слышу, как падают снежинки. Мой помпон едва доставал до плеча мумии, которая сидела, распрямив плечи, словно балерина. Нос ее покраснел от холода. Мои ноги в сравнении с ее огромными дутыми сапогами казались крошечными, как у ребенка. Запах, исходивший от этого чудного персонажа, тоже был своеобразный – с нотками перца, скорее мужской, нежели дамский. Он резко контрастировал со свежим горным воздухом.
– Вы не местный, – проговорила наконец мумия.
– Нет. Я парижанин.
– Приехали в отпуск?
– В некотором роде.
– Вам лучше?
– Да, спасибо.
– Здесь целебный воздух. Вы быстро поправитесь.
Голос у мумии был сиплый, как у человека, страдающего от болей в горле.
– Наверное, вы правы. Но я уезжаю через три часа. Обратно в Париж.
– Неосмотрительно отправляться в долгую дорогу в вашем состоянии.
– Мне не хочется здесь больше оставаться.
Рука в черной перчатке указала на заснеженные вершины гор.
– Вам не по вкусу этот прекрасный пейзаж?
– Ну что вы, конечно, нет. Но я уже на него насмотрелся.
Мумия повернула свою обмотанную шарфом голову и посмотрела на меня. Между полосками шарфа я различил светлые ясные глаза. Она не стала меня расспрашивать, наверняка из опасения показаться бестактной.
Но мне хотелось рассказать кому-нибудь о крахе моих планов. Я нуждался в слушателе, чтобы избавиться от бремени разочарования. И этот таинственный господин с хриплым голосом прекрасно справился бы с этой ролью…
– Хотите, я расскажу, зачем сюда приехал и почему уезжаю? – спросил я у мумии столь же непринужденно, как если бы предлагал рюмку портвейна.
Ее меховая шапка качнулась вперед и назад.
– Но, предупреждаю, это немного грустная история.
– Сердечная история?
Я не смог сдержать улыбку.
– Да, именно так, сердечная. Я приехал, чтобы встретиться с дамой, но она отказалась меня принять. Я перепробовал все – безрезультатно. И это при том, что я не собирался сделать что-то плохое. Я просто хотел с ней поговорить.
Мумия кивнула, поощряя меня продолжать рассказ.
– Но я больше не могу ждать. Я чувствую себя развалиной, я нездоров. Я хочу домой.
– Почему вы так хотели с ней встретиться? – спросила мумия.
Как это замечательно – дать выход словам, которые скопились во мне, словно вода перед плотиной! Они полились из меня словно бурный поток горной реки, шум которой доносился до нас из-за елей.
– В прошлом году я перенес операцию по трансплантации сердца. С тех пор моя жизнь очень изменилась. Изменилась до такой степени, что я захотел узнать, кто был моим донором. Оказалось – потрясающая молодая женщина, реставратор старинных картин. Я узнал, что она провела здесь несколько недель незадолго до смерти. Сказать точнее – в доме той самой дамы, которая не хочет со мной встретиться.