— Ну, вот, — сказал хозяин магазина, сложив заказанные продукты на прилавок.
Роман повернулся, достал пачку денег и отсчитал несколько бумажек, подождал, пока торговец не вернет сдачу, рассеянно разглядывая товары, разложенные в витрине под стеклом: отполированную скрипку, хрустальный бокал, серебряные подсвечники, золотую табакерку с выгравированным по ней именем Альфред Чипперс, маленькое изумрудное колечко и брошь.
Вдруг нахмурился, сощурил глаза и сжал кулаки.
Брошь — рубин в форме сердца со свисающими тоненькими золотыми цепочками — Теодосия убежала, продав ее, и уехала из города.
— Миленькая, да? — поинтересовался торговец.
(Постукивая пальцами по стеклу, тоже смотрел на брошь. — Купил всего три часа назад. Девчонка с красными опухшими глазами, наверняка плакала, просила за нее сто пятьдесят долларов — бьюсь об эаклад, попала в какую-то переделку, но ее несчастье обернулось моей выгодой. Дал тридцать пять долларов, и она согласилась. Думаю, продам за две сотни и получу прибыль в сто пятьдесят пять долларов. Неплохо, а?
Роман, схватив мужчину за воротник рубашки, притянул вверх, через прилавок.
— Ты, ублюдок! Как мог так обмануть ее? — заорал он.
Глаза продавца выкатились, лицо покраснело.
— Куда она уехала? — потребовал Роман.
— Не… не знаю! Не сказала!
Гневно сверкая глазами, отпустил хныкающего продавца.
— Дай сюда брошь.
Мужчина потер горло и потянулся за пистолетом, который держал за прилавком, но мгновенно замер, почувствовав холодный металл у виска и услышав щелчок взведенного курка.
— Отдай брошь, сукин сын, — снова приказал Роман, сильнее вжимая дуло кольта в мясистый висок торговца.
До смерти перепуганный хозяин лавки, едва не сорвав дверцу прилавка, поспешно достал рубиновую брошь.
Роман выхватил ее из рук мужчины и выскочил из магазина. Вспомнив, что только что видел лошадь и повозку Теодосии, когда ставил Секрета в стойло, понял, что она покинула Уиллоу Пэтч другим способом. Вернулся в гостиницу, но ничего не узнал от управляющего.
Большая часть ее вещей осталась в комнате — упаковала лишь то, что могла унести.
«Если ты убежишь, догоню тебя, — предупреждал он. — Куда бы ты ни отправилась, найду».
С этой бьющейся в унисон с сердцем клятвой Роман снова вышел из гостиницы и вскоре узнал, что ни один дилижанс не выезжал из Уиллоу Пэтч; несколько путешественников приезжали и уезжали в течение дня, но никто в городе не знал, кто они и куда отправились.
Роман подробно описывал Теодосию каждому встречному. Многие горожане припоминали, что видели ее, но никто не помнил, чтобы она покидала город.
Лишь с наступлением ночи, когда все разошлись по домам или отправились в салун, Роман прекратил отчаянные расспросы и признался, что Теодосия действительно убежала от него.
Его переполняли ярость, беспокойство, вина и пустота.
Секрет и лунный свет показывали ему дорогу из Уиллоу Пэтч, он же не знал, куда ехать, поэтому отправлялся в никуда — просто вперед, в темноту. Ночные существа разговаривали с ним на своем языке — жужжа, фыркая и рыча, но не раздавалось позади него скрипа колес повозки.
— Могу спросить тебя вопрос? — выкрикнул он в темноту.
Никто не указал на нелепость такой грамматики.
— Пятнадцать плюс три равно двадцать! — никто не исправлял погрешность в арифметике. Свет луны поблескивал в полевой траве слева от него, но полевых цветов не было видно.
Роман потерял чувство времени. Жеребец неспешно пробирался сквозь черноту ночи.
Мысли о ребенке распаляли мозг, воспоминания о его матери сжимали сердце. Он остановил Секрета и спешился — ветви шелковицы качались рядом. Взглянув на них, задумался, припоминая их научное название.
— Шелковинас ягодиум, — предположил он. Низко опустив голову, швырял ногой камешки, обходя вокруг Секрета.
— Когда на небе замерцали предрассветные блики, все еще продолжал ходить вокруг лошади, но больше не осталось камешков, которые можно было отбросить.
Смятение сдавило его мозг, словно камень, слишком тяжелый, чтобы сдвинуть, и очень большой, чтобы обойти.
Остановился перед Секретом.
— Ну, что бы мы делали с ребенком? — спросил у жеребца. — Я слишком занят выращиванием лошадей, не осталось бы времени на заботу о малыше. Что это, черт возьми, со мной? Зачем нужен какой-то сопливый карапуз, таскающийся за мной!
Пнул носком сапога землю.
— А может, это будет девочка, — пробормотал он. — Но я уже предостаточно насмотрелся на женщин, и будь проклят, если захочу еще одну, чтобы заботиться о ней!