Осторожным прикосновением руки он поправил выбившийся локон у нее на виске.
– Ты не сыграешь мне снова, Бесс?
Если Джон и дальше будет так смотреть на нее, она сделает все, что он ее попросит.
– Конечно, сыграю.
Бэнни не знала точно, сколько она играла ему. Она только знала, что музыка рождалась с необыкновенной легкостью. Светлая, счастливая музыка, в которой не было ни нотки страха или тоски. Такая музыка могла звучать только для двоих. Каждый раз, когда она смотрела на него, он улыбался, слегка отбивая такт пальцами. И какая разница, если он иногда сбивался. Когда ее пальцы устали, скрипка издала последние звуки и воцарилась тишина. Бэнни села на одеяло рядом с Джоном.
– Спасибо, – сказал он.
– За что?
– За то, что ты подарила мне такую музыку.
– Это тебе спасибо за то, что позволил мне это сделать. Если честно, мне раньше никогда, ни для кого не хотелось играть.
– Никогда?
– Никогда.
Опять, опять в его глазах зажигалась искра. Любопытство? Настороженность? Напряжение? Трудно было сказать, что именно зажигалось и тут же погасало. На какую-то долю секунды в нем открылся незнакомый ей мужчина, каким он, наверное, был до того несчастного случая с лошадью, а может быть, оставался им и сейчас для человека, который смог бы заглянуть в него поглубже. И вдруг она почувствовала радость, что Джон не был все-таки тем незнакомым человеком. Потому что, тогда он не стал бы сидеть на чердаке конюшни и слушать, как взрослая женщина играет на скрипке. И он не стал бы смотреть на нее с таким восторгом и уважением.
Тот умный и решительный мужчина был бы занят тем, что разжигал бы страсти в женских сердцах, таких ранимых и чувствительных. У него не осталось бы времени на нее.
Ее охватило чувство вины. Как это было эгоистично с ее стороны; желать, чтобы Джон оставался идиотом только потому, что она хотела, чтобы он всегда был рядом с ней. Элизабет всегда считала себя доброй. Ее неприятно поразило, что сейчас она желала другому несчастья, так как это давало ей то, в чем она остро нуждалась. Джон видел, как глаза Бесс погасли, и она поникла. Она выглядела очень печальной. Почему у нее вдруг испортилось настроение? Она схватила клочок сена и бросила его вверх. Травинки закружились и потихоньку опустились на ее золотистые волнистые волосы.
Он весело засмеялся. Бэнни схватила клочок сена и бросила его ему в лицо.
– Ты что, хочешь сражаться со мной? – Джон встал, сжал кулаки и пошел на нее. – Не смогла одолеть меня на кулаках и думаешь, что теперь будет легче?
Бэнни вскочила, схватила охапку сена и бросила ее прямо в него. Потом быстро прошмыгнула мимо и весело засмеялась. Ее звонкий смех точно так же обрадовал его, как и игра на скрипке, потому что это именно он смог заставить Бесс рассмеяться.
Джон обернулся. Она находилась в нескольких шагах от него, готовая тут же сорваться с места. Ее волосы, напоминавшие солнечный свет и зрелые зерна пшеницы, рассыпались по плечам. Элизабет была самым соблазнительным существом, какое он когда-либо видел.
– Думаешь, поймаешь меня? Моим братьям никогда не удавалось. – Она промелькнула, как молния, и снова стояла у него за спиной.
Он замотал головой из стороны в сторону. В ее глазах плясали озорные искорки, на губах играла легкая счастливая улыбка. Ему захотелось, чтобы Бесс всегда была такой, как в этот миг. Он наклонился влево, она – вправо. Он бросился вправо, она ускользнула влево.
Он остановился передохнуть:
– Гм… Слишком быстро для меня, – в тот же момент он прыгнул и увлек ее за собой в огромную охапку сена.
– Я просто не успела сообразить. Сказалось долгое отсутствие практики, – улыбаясь, она взглянула на него, и улыбка застыла на ее губах.
Их лица были совсем рядом, тела плотно прижаты друг к другу.
– Джон – прошептала она, и ее руки обвили его плечи.
Он дернулся так резко, будто обжегся. Вскочив на ноги, Джон бросился к окну. Напряженно застыв, скрестив руки на груди, он смотрел на умирающий закат.
О, Господи! Она снова сделала это. Точно так же, как и в прошлый раз. Она не смогла удержаться, чтобы не прикоснуться к нему и позвала его по имени, и снова он испугался и убежал от нее.
Казалось, Джон хотел только ее дружбы и ничего большего.
Бэнни и сама не понимала, почему вдруг почувствовала непреодолимое желание дотронуться до него. Когда-то давно в юности она мечтала о любимом, но он совсем не был похож на Джона. Она представила его необыкновенным, великодушным, красивым, ни на кого не похожим. Она грезила об умном, честолюбивом мужчине, способном бросить вызов ей и всему миру.
Но именно Джон заставил ее сердце так трепетать, заставил ощутить в душе что-то странное, удивительное.
Элизабет встала и медленно подошла к нему. Он не шелохнулся и продолжал смотреть в окно.
– Джон, я не хотела напугать тебя или обидеть. Я…
– Все в порядке. – Он взглянул на нее через плечо – Мы друзья. Друзья обнимаются. Друзья целуются. Да?
– Да. – Она с трудом проглотила комок, подступивший к горлу.
Во рту у нее совсем пересохло. Друзья. Джон тяжело вздохнул и повернулся к ней:
– Бесс. – Он взял ее руки, повернул ладони вверх, поднес ко рту и прикоснулся к ним губами. Потом медленно поднял голову и взглянул на нее:
– Бесс, извини, я больше не могу.
Он, действительно, не мог. Хотя он решил использовать Бэнни, как источник получения информации, сейчас это казалось ему невозможным. Он не мог целовать ее за необходимые для него сведения.
– Каким ты был раньше?
– Когда?
– До того несчастного случая. Ты что-нибудь помнишь?
– Немного, – он уронил ее руку и опять уставился в окно.
Раньше ему было очень легко, кому угодно смотреть прямо в глаза и лгать. Почему же сейчас не мог так поступить?
– Что ты помнишь? – в ее голосе чувствовалось не праздное любопытство, а глубокая симпатия и участие. И все-таки он научился смотреть ей в глаза и лгать. У него не было другого выхода.
– Я родился здесь, в колониях. – Это хотя бы было правдой.
– Здесь?
Он кивнул.
– Дедушка не одобрил выбор моей матери – мой отец был ниже ее по происхождению.
Она слабо улыбнулась:
– И мой тоже.
– Они уехали сюда. И погибли, когда мне было десять лет. Случилось несчастье – карета перевернулась.
А теперь самая трудная часть его рассказа. Он перевел дыхание и продолжал:
– Я не помню их.
И вдруг отчетливо представил лицо своей мамы – маленькой белокурой женщины с мягким голосом. Он помнил и своего отца, такого большого и красивого. Они так неожиданно ушли из жизни, что он еще долго потом просыпался утром, надеясь увидеть их лица рядом с собой.
– Извини, – как она только могла подумать, что Джон был счастлив, как дитя. Он был так молод и так одинок, у него не было такой надежной опоры, как семья.
– Что произошло потом?
– Меня послали к тете в Англию. Она вышла замуж за графа.
– Тебе нравилось там?
– Пожалуй. Много комнат. У нее уже было восемь детей. Я был большой и неуклюжий, как сейчас.
Она все поняла. Некому было взять маленького мальчика за руку, приласкать, утешить. Никто не смог заменить ему мать и отца.
– Когда я вырос, меня отправили служить в Бостон, как раз незадолго до той резни. Через год меня копытом ударила лошадь. Вот и все.
Вот и все. Так мало и так много.
Медленно Бэнни подошла к нему, стала вплотную и обвила его руками. Она почувствовала, как дрожь пробежала по его телу, и он тяжело вздохнул. Сейчас ей не хотелось большего. Ей хотелось лишь выразить ему теплоту и сочувствие, которых ему так не хватало в жизни.
И на этот раз, когда она прошептала:
– Джон, – он не отпрянул.
Глава 9
Бэнни изо всех сил скребла стол, удаляя следы ночного пиршества в таверне. Нос ее чувствовал сладко-кислый запах вчерашнего пива и сидра, перемешанный с едким запахом мыла. В другом конце комнаты Генри споткнулся о ведро и расплескал воду. Он взял швабру с тряпкой и стал водить по дощатому полу. Джордж проверял в кладовке запас спиртного. Затем стал расставлять на полках только что вымытые кружки.