Я хочу, чтобы ты знала, что со мной все в порядке. Почти половина жителей красивого города уехали, и у нас много места для жилья. Корабль из Англии постоянно привозит продовольствие. Мы посадили маленький огород на площади. Репа и редиска хороши, а вот фасоль совсем не растет.
Как уже говорил тебе, мне трудно писать письма. Хочу еще раз сказать, что мне очень жаль, что я причинил тебе эту боль. Твоя дружба – самая драгоценная, что у меня есть.
Остаюсь, как прежде,
твоим преданным слугой,
Джон».
Бэнни аккуратно сложила листок и положила его в карман. Она взяла скрипку и впервые за долгое время начала играть.
Глава 16
О, Боже, он ненавидел запах крови. Этот запах стоял у него в горле, в носу: сладковатый, тошнотворный, едкий. От него некуда было деться. В жарком воздухе раннего лета ни ветерка. Запах прилип к нему, он знал, что его невозможно было смыть.
Устало откинувшись на стоящую рядом перевернутую телегу, он еще раз почистил ружье. Справа от него, в воде отражалось яркое солнце. Слева была линия укрепления из камней и железных прутьев.
Перед ним расстилалась песчаная гряда, окаймляющая Чарльзтаун. На ней виднелись следы недавнего боя – рваная одежда и изувеченные тела. Даже не верилось, что эти изуродованные трупы еще недавно были живыми людьми.
Засунув щетку в дуло мушкета, он мелодично двигал ею. Основные заповеди солдата: голову вниз, приказы выполнять беспрекословно, оружие держать в чистоте.
За укреплением на холме расположились американцы. Трудно сказать, сколько их там, но они окапывались всю ночь. Британское командование пришло к выводу, что нельзя позволить противнику занимать эту высоту, так как оттуда можно спокойно обстреливать центр Бостона, где были сконцентрированы войска англичан. И вот сегодня утром они попытались выбить повстанцев из Чарльзтауна.
Рядом с ним на песок сел сержант Хичкок. Он достал тряпку и вытер лоб:
– Ну и денек!
Джон взглянул на сержанта и в очередной раз подумал, что тот был слишком хил, чтобы воевать. Но, тем не менее, в бою он сражался стойко, не теряя самообладания.
– Да, – согласился Джон.
– Ты молодцом держался сегодня.
– Нет. Испугался.
Джон вопросительно взглянул на Хичкока:
– А ты?
– Нет. Меня начало трясти позже. А ты молодец. Ты ведь такая крупная мишень. И все делал верно. Держал голову низко. Выполнял приказания. Я горжусь тобой, – настаивал на своем сержант Хичкок, похлопывая Джона по плечу.
О, Боже! Лэйтон поставил мушкет. Когда ему в последний раз говорили такое? И вообще, говорил ли ему кто-нибудь такое?
– Спасибо.
– Готов снова вступить в бой?
– Снова? – Они уже сделали две попытки, и оба раза их побили. Были роты, в которых из пятидесяти девяти человек уцелело всего лишь несколько. Идти в очередное наступление было самоубийством.
– Да. Да. Либо мы уничтожим их, либо мы погибнем.
Погибнем. Это слово эхом отозвалось в голове Джона, когда мир вокруг него еще раз взорвался.
Грохот пушек и мушкетов громко раздавался в его ушах. Он уже не знал – действительно это стрельба, или только эхо от нее. От каждого взрыва голова, казалось, раскалывалась надвое.
Пот струйками катился по лицу, мешая смотреть, капал на верхнюю губу. Ему страшно хотелось вытереть его, но, казалось, что он не мог заставить себя разжать пальцы и хотя бы на секунду выпустить мушкет.
Огонь. Засыпать порох. Прицелиться. Выстрел.
Его действия были жутко ритмичны. Он был словно вне времени и пространства.
Прошло десять минут? Час? Кто знает? Только стрелять, перезаряжать. Целиться. Стрелять.
Слева от него, как краб, полз сержант Хичкок. Он прижался к земле, когда над ним пролетело неприятельское ядро. Через несколько секунд сержант Хичкок был рядом с Джоном.
– Все в порядке, сынок? – громко спросил он.
– Да.
Джон снова выстрелил в голубое небо.
– Я иду.
– Что? – чтобы лучше слышать сержанта, он повернулся к нему. В этом невероятном грохоте, по губам иногда было легче прочесть то, что хотел сказать человек.
– Я иду. Сказал уже капитану. Хочу, что бы ты с остатком роты прикрыл меня, а потом двинулись вслед за мной как можно скорее.
– Не могу, – возразил Джон, – слишком опасно.
– Мы не сумеем ничего сделать на этой позиции. Джон, ты заметил, что огонь стал слабее?
– Да.
– Думаю, что некоторые из них оставили позиции или же у них кончаются боеприпасы. А, может быть, и то, и другое. Нужно этим воспользоваться, прежде чем они получат новые боеприпасы.
– Может быть. – А может быть, американцы заманивают солдат таким образом, чтобы англичане бросились на их баррикады. Но это предположение будет слишком умным для «Джона», так что он прикусил язык и ничего не сказал.
Внезапно на несколько секунд воцарилась тишина. Он настолько отвык от нее, что даже не поверил в то, что стало тихо.
– Сейчас! – закричал Хичкок, вскочив на ноги, и бросился вперед. Через секунду после этого стрельба возобновилась снова с такой силой, что казалось, будто врата ада разверзнулись под его ногами.
– Нет! – голос Джона потонул в грохоте взрывов. На этот раз он тщательно прицелился, пытаясь прикрыть сержанта. И с проклятиями бросился вслед за Хичкоком, пытаясь на ходу перезарядить мушкет. Рядом с ним бежали солдаты его роты.
Он уже не пригибал голову. Это было бесполезно – пули так и свистели кругом.
Хичкок исчез за укреплением. Джон побежал в этом же направлении, стараясь держать в поле зрения то место, где только что был виден сержант. Краем глаза он отметил кустарник слева от себя.
От дыма у него слезились глаза, едкий запах обжигал нос. В ушах звучали выстрелы, крики, взрывы. Десять… пять… Кустарник. Укрепление. Он быстро перемахнул через него и оглянулся в поисках хоть какого-то укрытия. Взгляд его упал на небольшой куст, не доходивший ему и до пояса. Он рухнул под ним на землю и глубоко вдохнул воздух. Сколько же времени он не дышал?
Американцы отступали, ведя напряженный огонь. Джон оглянулся в поисках более надежного укрытия – куст был слишком маленьким для него. Неподалеку весь в крови лежал сержант Хичкок.
Джон пригнул голову и подбежал к Хичкоку. Он не обратил внимание на острую боль у себя в боку. На церемонии нет времени. Джон схватил Хичкока за мундир, оттащил его за куст. Потом перевернул сержанта и положил его голову к себе на колени. Лицо британского солдата было бледным, щеки запали, глаза закрыты. Джон дотронулся до его шеи, надеясь найти пульс. Есть. Вот он. Едва ощутимый, неритмичный, но есть.
Может быть, еще был шанс спасти Хичкока. Джон расстегнул мундир сержанта. Кровь. Темная, густая, липкая, она была на груди и на животе. Он отодрал остатки рубашки. Господи, помоги.
Джон снял свой мундир и рубашку и с удивлением обнаружил, что они были тоже в крови. Он порвал рубашку на длинные узкие полоски, в первый раз благодаря Бога за то, что он носил такой большой размер. Понадобится много ткани.
Слегка приподняв Хичкока, Джон провел рукой по его спине. Выходных отверстий не было. Осколки были внутри. Джону оставалось только надеяться, что он успеет доставить сержанта к хирургу.
Сейчас нужно было остановить кровотечение. Он плотно перевязал раны. Сержант даже не шелохнулся, когда Джон затягивал бинты, хотя боль должна была бить сильной. Он либо потерял сознание, либо… мертв. Джон наклонился и приставил ухо ко рту.
Он уловил неглубокое дыхание Хичкока, слишком частое, слишком слабое, но все-таки дыхание. Джон выпрямился. Он даже не заметил, когда прекратилась стрельба. Американцы отступали, и до него доносились лишь отголоски дальнего боя.
Его рота преследовала отступающих. Англичане получили сегодня достаточно и не собирались позволить неприятельским солдатам уйти целыми и невредимыми. Эти мерзавцы должны были заплатить за все.